— В природе все гармонично, — вспомнил он тогда, — Господь не мог бы создать ее иначе. Все дополняет друг друга, и элементы — тоже. Каждое их соединение рождает на свет что-то новое, необходимое для существования мира. Как будто ребенок появляется на свет — несущий в себе качества матери и отца. Однако дитя — самостоятельное, отличное от них существо. Ребенок…, - он тяжело вздохнул. Поднявшись, накинув халат, Лавуазье присел к столу.
Он услышал тихий, виноватый голос жены: "Наверное, это моя вина, Антуан. Если семнадцать лет ничего не было….".
Лавуазье окунул перо в чернильницу и начертил на листе бумаги таблицу. Клетки зияли пустотой: "Природа не терпит такого. Надо просто увидеть, — он закрыл глаза, — увидеть — как все устроено. Заглянуть в суть вещей".
Перед ним были ласковые, темные глаза, рыжие, коротко стриженые волосы и вся она — высокая, выше его, тонкая, изящная, ее длинные пальцы, ее восхищенный голос. Лавуазье сказал себе:
— Если уж Господь дал тебе Констанцу, то и остальное тоже подарит. Надо просто довериться ему, довериться и работать дальше. Не останавливаться, не отступать ни на шаг. Ты все поймешь, когда придет время".
Он соскочил со стола и рукавом рубашки стер с доски названия элементов.
— Не так, — хмыкнул он себе под нос.
— Мужчины и женщины — тоже встречаются по-разному. Господи, — рассердился он на себя, — хватит об этом, вот что значит — две недели ее не видел, даже больше. Между частицами веществ есть связи. Однако каждое вещество, в свою очередь, обладает силой, позволяющей ему соединяться с другими веществами…, Вот эту силу и надо найти. Тогда мы объединим элементы в группы, основываясь на ней… — он начал быстро писать и не услышал осторожного покашливания сзади.
— Месье Лавуазье, — сказал знакомый женский голос. "Простите, месье Лавуазье…"
Он зажал мелок в зубах. Повернувшись, он даже не сразу понял, — кто перед ним. "Ваша светлость, — удивился Лавуазье. "Что случилось?"
— Нет, — внезапно подумал он. "Нет, нет, прошу тебя, Господи, не забирай у меня Констанцу. Пожалуйста, пожалуйста".
— Мадемуазель ди Амальфи заболела, — мягко проговорила Марта, — и просила передать, что не придет на урок.
— А ведь он ее любит, — поняла Марта, глядя в лазоревые глаза. "Побледнел-то как".
— Надо врача, — Лавуазье стянул передник.
— Я сбегаю в Сорбонну, ваша светлость, у меня много знакомых профессоров…Спасибо, что сказали, — он растерянно опустил руки. Марта ласково коснулась его ладони:
— Я с ней сидела, всю ночь. Это просто усталость, переутомление. Ей надо отдохнуть, месье Лавуазье, и мне кажется, — Марта помедлила, — мне кажется, она была бы рада вас видеть. Хотя бы ненадолго. Она только вернулась из Лиможа, не успела сходить в лавки. Я ей пришлю что-нибудь поесть, вина…
— Не надо, — он быстро надел сюртук. "Я сам обо всем позабочусь, ваша светлость. Спасибо! — крикнул Лавуазье, уже сбегая вниз по лестнице.
Марта посмотрела на сланцевую доску. Взяв мелок, повертев его в руках, женщина чему-то улыбнулась.
Констанца проснулась от поцелуя. Она дрогнула ресницами. Ахнув, уткнув лицо в подушку, девушка пробормотала: "Не смотри на меня, я…"
— Ты все равно — самая красивая на свете, — уверенно сказал Лавуазье, обнимая ее.
— Видела бы ты меня, когда я болею — глаза слезятся, нос заложен, или, того хуже — из него льется, как из ведра. Тебе надо поменьше ездить по всяким дырам и портить себе желудок на постоялых дворах, вот что. И больше — быть со мной.
Констанца потерлась щекой о его руку: "Тебе же нельзя тут быть, Антуан. Вдруг узнают…"
— А и пусть узнают, — он открывал бутылку бургундского вина. "Так, — Лавуазье оглядел комнату, — сейчас я покормлю тебя устрицами, выпьем, потом ты будешь спать, а я — варить бульон из фазана — он указал на битую птицу, что лежала в корзине. "Проснешься и поедим".
— Антуан, — шепнула Констанца. Шмыгнув носом, девушка велела себе не плакать. Слезы сами покатились из глаз. Она, вытирая их рукавом рубашки, нырнула к нему, куда-то под бок.
— А еще, — Лавуазье выжал на устрицы лимон, и велел: "Открывай рот", — еще я тебе расскажу о той деревне, куда мы поедем, как только ты выздоровеешь. Я тебя люблю, — добавил он. Констанца, проглотив устрицу, улыбнулась: "Я тоже".
Потом она спала, положив голову ему на колени, а Лавуазье сидел, откинувшись к стене, быстро что-то записывая в тетрадь. Он держал блокнот на весу, рука затекла, однако мужчина боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ту, что дремала рядом, — спокойно, размеренно дыша.
Письмо было написано на тонкой, сиреневой бумаге, от конверта пахло фиалками. "Милый мой Максимилиан! — читал Робеспьер. "Пока ты ездил в Аррас, я окончательно убедилась — следующим летом нас ждет радостное событие, мы станем родителями сына, или дочки. Я тебя очень, очень люблю, и надеюсь вскоре увидеть, мое счастье, мой дорогой. Приду к тебе, как только ты вернешься, целую тысячу раз, твоя будущая мадам Робеспьер, а пока — Жанна де Лу".