Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 1

Внизу было нарисовано сердце со стрелой. Робеспьер посмотрел на окружающие его буквы: "L'amour fait les plus grandes douceurs", и криво усмехнулся:

— Ты забыла закончить фразу мадемуазель де Скюдери, дорогая моя Жанна: "Любовь порождает самое большое счастье и самое большое несчастье в жизни", вот так-то. Оно тебя и ждет, несчастье. Правильно, — он повертел в руках конверт, — что ты мне написала. Непредусмотрительно, конечно, с твоей стороны, но ты и не юрист. А я — он застегнул сюртук и, поднявшись, осмотрел себя в зеркале, — я, дорогая Жанна, именно он и есть.

— Хорош, — подумал Робеспьер. "На трибуне Генеральных Штатов я буду смотреться лучше всех этих задыхающихся толстяков. Народ пойдет за мной, а если не пойдет — мы его заставим. Правильно говорил Жан-Поль — люди развращены монархией, и не видят собственного блага. Мы им объясним, в чем нуждается Франция". Он полюбовался игрой бриллиантов на своем перстне: "В твердой и сильной руке".

Он, улыбаясь, поправил фиалки в петлице сюртука. Сбежав вниз по лестнице, Робеспьер легким шагом пошел к Сен-Жермен-де-Пре.

В конторе нотариуса пахло чернилами, пылью. Робеспьер, глядя на яркий луч солнца, что лежал на дубовых половицах, решил: "Поеду отсюда в Булонский лес. Постреляю, возьму лошадь…, А то моя невеста, — он чуть не рассмеялся вслух, — только к вечеру должна на квартиру явиться. Она же думает, что я сегодня приезжаю".

— Месье Робеспьер, — нотариус отдал ему папку с письмами, и сложил пальцы, — дело ясное, затруднений я не предвижу. Я бы вам советовал, как только мадемуазель де Лу разрешится от бремени, официально признать ее дитя. Вы должны прийти в префектуру с заявлением о том, что хотите воспитывать его сами. Отцы в таком случае имеют приоритет перед матерями. Тем более, что вы судья, обеспеченный человек…, Мать будет обязана отдать вам ребенка. Я, разумеется, — нотариус подвинул к себе печати, — удостоверю, что эти письма — ее руки.

Он приложил печать. Расписываясь, нотариус заметил: "Бывали случаи, когда дама, оказавшаяся в таком положении — не отдавала ребенка, так сказать, его истинному родителю. Сами понимаете, — нотариус погладил бледные щеки, — у нас нет никаких методов, чтобы доказать отцовство. Только ваше слово против ее заявлений. Но в данном случае, — он подул на чернила, — все просто, мадемуазель сама признает ваше, так сказать, участие".

— Это произведет впечатление, — улыбнулся Робеспьер, идя по набережной, следя за уличными мальчишками, что удили рыбу в Сене.

— Лидер нации, в одиночку воспитывающий сына. Дочь не буду забирать. Мне она ни к чему. Заботливый отец, — он прошел мимо дворца Тюильри, — совсем, как этот Бурбон. Его дети тоже — на эшафот пойдут, и вообще — вся эта семья паразитов. Незачем кого-то оставлять в живых. Франция не должна знать жалости к отродью дворян. А священников, — он остановился перед собором Парижской Богоматери, — священников мы повесим прямо на дверях церквей.

Он облокотился на парапет и взглянул на набережную Августинок.

— Мадемуазель Бенджаман будет рада ребенку, — подумал Робеспьер. "Женщины, даже самые талантливые, — все равно слабые, ограниченные создания. Они не способны усмирять свои страсти, а что такое природный инстинкт материнства — та же страсть. Она вырастит моего сына, и у нас, конечно, будут свои дети".

Робеспьер прищурился — на знакомом балконе появилась невысокая, стройная женская фигура. "Вечером увидимся, — усмехнулся он. Развернувшись, мужчина пошел к мосту, что вел на правый берег реки.

Жанна поправила корзинку, что висела на руке, и нежно, легко рассмеялась. "Пирог совсем теплый, — подумала она. "Сейчас кофе выпьем, Максимилиан мне об Аррасе расскажет. Он же ездил о венчании, договариваться. Приду домой и объяснюсь с Тео".

Она вспомнила веселый голос женщины: "Ты такая счастливая, любовь моя, эти недели. Прямо порхаешь".

— Тео поймет, — твердо сказала себе Жанна, стуча в дверь. "Она добрая. Она будет рада тому, что у меня появится муж, дети…, Все будет хорошо".

Она быстро положила руку на живот: "Сейчас папу увидишь, милый мой". Теперь у нее не было ни сомнений, ни раздумий.

— Максимилиан меня любит, — говорила себе Жанна каждое утро, открывая глаза. "Любит, по-настоящему. Он ведь за мной ухаживал, как положено, и как интересно говорил — об истории, о политике, о философии. Я всегда думала, что только Тео и Марта могут о таком рассуждать, и Констанца — они умные, образованные женщины, а я только и умею, что готовить, вышивать и выращивать цветы. Даже Питер…, - она вспомнила лазоревые глаза, и помотала головой, — даже Питер — только слушал меня, и все. А что я могу сказать? — вздохнула Жанна и еще раз постучала: "Ничего. Но Максимилиан умный, он будет заниматься с детьми. А я буду ходить на рынок, и кормить всех обедами".

Дверь открылась. Жанна, приникнув головой к его плечу, всхлипнула: