Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 1

Лавуазье погладил ее по голове. "Понимаю, просто он нечистоплотный человек, дорогая. Хотя ученый, в общем, неплохой. Твой дядя, месье Корнель, давно с ним враждует, да и я тоже, — Лавуазье развел руками, — не слишком его жалую. В Академию не принял, — он усмехнулся: "Я вообще считаю, что не надо смешивать науку с политикой, Констанца. Однако месье Марат, с тех пор, как его величество согласился собрать Генеральные Штаты — покой и сон потерял, уже видит себя издателем газеты, глашатаем народных масс. Хотя ты мне рассказывала, как его в Льеже приняли, — Лавуазье обнял ее. Констанца, вдыхая запах, свежей, речной воды, хихикнула: "Ты опять купался, что ли? Ноябрь на дворе".

— Осень хорошая, — улыбнулся Лавуазье, — днем вода теплая еще. А ты, — он пощекотал белую шею, — трусиха. Работала откатчицей, а сама — даже по пояс в воду не зашла, визжала.

— Тут так тихо, — Констанца устроилась у него на коленях, — так спокойно, Антуан. "Даже уезжать не хочется, — вздохнула девушка.

— Да, — он провел губами по нежной щеке, — вернемся в Париж и опять урывками будем видеться. Ты поедешь куда-нибудь, будешь по своим интервью бегать, тем более, что весной все депутаты начнут в город собираться.

— С Маратом я больше встречаться не буду, — Констанца повернулась к нему. Лавуазье увидел, как похолодели ее темные глаза.

— Вот и хорошо, — он улыбнулся и шлепнул ее: "Пошли, я, как химик — умею обращаться с кислотами и солями, салат заправить смогу, да и рыбу тоже — приготовлю. А ты на стол накрой, Конни, — нежно попросил он. Констанца попросила: "Ничего мне больше не надо — только бы с ним быть, всегда. А ведь он меня на три десятка лет старше…, Не загадывай, — велела она себе. Подхватив корзинку, девушка прошла в дом.

Но все время, пока она ставила на стол грубые, фаянсовые тарелки, она видела перед собой конверт, надписанный резким, мужским почерком. "Дорогая мадемуазель ди Амальфи, — читала она. "Со времени нашей последней встречи прошло больше месяца, и я беспокоюсь — все ли у вас в порядке. Пожалуйста, сообщите мне, где и когда мы сможем увидеться. С искренним уважением к вам, Жан-Поль Марат".

— Нигде и никогда, — яростно, брызгая чернилами, порвав бумагу, написала Констанца. Скомкав его записку, она швырнула бумагу в камин. "Надо было добавить: "Горите в аду", — хмыкнула девушка, открывая бутылку бордо, — впрочем, он атеист. Или просто: "Иди к черту, мерзавец".

— Стоит, — Лавуазье обнял ее и забрал вино, — шепчет что-то…, Статью, что ли, придумываешь очередную?

Констанца поцеловала его "Эту статью я писать не буду, и хорошо, что так. Ой, — она посмотрела на стол, — очень хочется есть".

На дощатом полу рядом с кроватью горела свеча, Констанца лежала головой на его плече и Лавуазье подумал:

— Гармония. Все правильно, все так и должно быть. Как будто Господь ее только для меня сотворил, и мне же одному и отдал. Не одному, — он улыбнулся, — но все, что было раньше — то было, а теперь — мы вместе. Девочка моя, любимая, — он пошевелился: "Ты ведь уйдешь от меня, Конни. Встретишь кого-нибудь моложе, выйдешь замуж…"

Констанца потянулась. Приникнув к нему, девушка отбросила простыню: "Венчаться я не буду, а по-другому тут, в Старом Свете, замуж не выйти. И вообще, — она стала медленно, нежно целовать его, — я всегда буду с тобой, Антуан. Больше мне ничего не надо. Только ты и газета".

— Иди сюда, — он устроил ее на себе. Наклонив рыжую, стриженую голову, он шепнул: "Я тоже — всегда буду с тобой, обещаю, Конни. Пока я жив"

— Вот так и надо, — задыхаясь, сказала себе Констанца. "С дядей Теодором — он обнимал меня и думал о другой женщине, называл меня ее именем…"

— Конни, — он оторвался от ее губ, на одно мгновение, — Конни, радость моя, мое счастье…

— Да! — крикнула она, забыв обо всем, видя только его глаза — лазоревые, ласковые, слыша его шепот, чувствуя его руки, что обнимали ее. "Люблю, люблю тебя…"

В открытое окно дул ветер с реки. Пламя свечи колебалось, и, наконец, зашипев, потухло.

Марат пробрался между столиками кофейни. Щелкнув пальцами, он велел официанту: "Заварите свежего". Робеспьер сидел, развернув газету, дымя сигарой, и не сразу его заметил. "Что пишут? — усмехаясь, поинтересовался Марат. "Как здоровье его высочества дофина?"

— Пока не сдох, — коротко ответил Робеспьер и сложил Mercure de Francе: "Надо будет сходить через пару дней к мадемуазель Бенджаман. Она, наверняка, уже выгнала эту дуру. Утешить ее, так сказать".

— Ты не забывай, Жан-Поль, — тихо сказал Робеспьер, — даже если дофин умрет, у Бурбона есть еще один сын. Впрочем, вся эта семейка обречена. Нам нужна будет своя газета — уже следующим летом. Все эти официальные листки годятся только на то, чтобы задницу подтирать, — он брезгливо поморщился.

— Деньги, — коротко отозвался Марат. "Будет золото, — я тебе хоть десять газет издам, Максимилиан. И вот еще что, — смуглое лицо, на мгновение, исказилось, — ты все еще ведешь этот список иностранцев и аристократов?"