Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 1

Жанна увидела ее обеспокоенные глаза и велела себе не плакать. "Это плохо для маленького, — напомнила себе Жанна. "Господи, дитя мое, сирота будет. Ничего, выращу его, пусть и одна".

— Тео, — ее голос задрожал, — Тео, я очень виновата перед тобой…, У меня будет ребенок, летом. Прости меня, прости! — Жанна все-таки разрыдалась. Тео, потянувшись, обняв ее, вдыхая запах фиалок, просто покачивала ее, шепча что-то нежное, гладя белокурые волосы, целуя ссадины на щеке.

— Что ты, — наконец, сказала женщина. "Что ты, любовь моя. Я все понимаю, милая". Она глубоко вздохнула и поцеловала руку Жанны: "Надо же ему, отцу, сказать…, Что с тобой все в порядке. Я сейчас пошлю Робера или Франсуа, с запиской, — Тео все не отрывала губ от ее руки, — ты только скажи — кому".

— Не надо, — Жанна, охнув, сползла ниже. Тео нежно подоткнула вокруг нее простыню. "Он меня бросил, Тео, — женщина открыла рот и, помолчав, справилась со слезами, — обещал на мне жениться и бросил".

Тео скинула домашние туфли. Устроившись рядом, она осторожно обняла Жанну: "Забудь, — шепнула она, — забудь, любовь моя…, Сами вырастим — и сына, и дочку, и даже двоих сразу, — она улыбнулась и потерлась носом о ее шею. "Все будет хорошо".

— Он ведь может сюда прийти, — похолодев, поняла Жанна. "Я не хочу его видеть, никогда, никогда…, Надо сказать Тео, чтобы больше его не приглашала".

— Тео, — она попыталась приподняться и та ахнула: "Не надо, лежи, лежи, пожалуйста!". "Тео, — повторила Жанна, — ты должна знать, кто это был". Она помолчала и глубоко выдохнула: "Месье Робеспьер".

Марта сидела у бюро, покачивая ногой, глядя на башни собора Парижской Богоматери. Тео ходила по кабинету, сжав руки, шурша подолом платья.

— Я откажу ему от дома, — наконец, раздув ноздри, проговорила Тео. "Робер и Франсуа и на порог его не пустят, этого мерзавца. Ноги его здесь не будет".

Марта все молчала. Потом, повернувшись, женщина вздохнула: "Этого мало, дорогая моя. Он знает, что Жанна ждет ребенка. Ты не сможешь этого скрыть, не сможешь сказать, что она выкинула — у нее скоро живот вырастет. Ты же не запрешь ее тут, до лета. Пойдут слухи, сама знаешь, — Марта сжала губы, — что такое Париж".

— Я могу отправить ее в деревню, — неуверенно сказала Тео, — до родов…, Да и потом, он выгнал Жанну, сказал — что это не его ребенок, так что бояться нечего.

Тео присела на кушетку у окна. Марта, глядя на смуглое, взволнованное лицо женщины, горько хмыкнула: "Месье Робеспьеру нельзя доверять, ни в чем. Нельзя рисковать".

Тео потянулась и вынула из фарфоровой вазы белую, как снег розу.

— Марта…, - она помолчала. Та увидела, как блестят глаза женщины.

— Я ведь больше всего на свете хочу, чтобы Жанна была счастлива. Она мне подарила двенадцать лет радости, но ведь я вижу, она страдает от того, что у нее нет своего дома. Нет мужа, нет детей…, Это еще летом началось, когда мы в Лондоне были. Я ведь не могу ей дать ни того, ни другого, — Тео поднялась. Марта, глядя на ее прямую спину, на гордо, высоко поднятую голову, задумчиво сказала:

— Если Жанна сейчас обвенчается, так будет лучше и для нее, и для ребенка, Тео. Тогда Робеспьер уже ничего не сделает, она будет защищена и маленький — тоже.

В кабинете повисло молчание. Тео, глядя на бронзовые часы на камине, вспомнила пахнущую розами и пудрой уборную театра на Друри-Лейн и прерывистый, смущенный голос Жанны: "Это ничего…, Так бывает, когда я с детьми вожусь. Это пройдет".

— Могу ли я? — спросила у себя Тео, выходя на балкон, присаживаясь в обитое бархатом кресло. Она посмотрела на медленно текущую мимо, вечернюю Сену, и тряхнула головой:

— Нет. Нельзя удерживать Жанну, Марта права. Нельзя так. Пусть будет счастлива. А я? У меня есть месье Корнель, есть Марта, Дэниел…, У меня есть друзья. Буду жить дальше.

Она почувствовала сзади запах хорошего табака. Марта стояла, прислонившись к двери, затягиваясь сигаркой. "Я поговорю с Жанной, — улыбаясь, сказала Тео. "Ты права".

Марта наклонилась, и обняла ее: "Тео, милая моя…Ты же знаешь, — я все для тебя сделаю, и месье Корнель…преданнее человека тебе не найти. Ты не одна, милая моя, не одна. Мы с тобой, и так будет всегда".

Тео кивнула. Женщины замолчали, прижавшись, друг к другу, глядя на солнце, что медленно опускалось на крыши Парижа.

В комнате пахло кедром, настенные часы красного дерева медленно пробили девять раз. Площадь Сен-Сюльпис была погружена во тьму, кое-где горели редкие, масляные фонари. На большом, дубовом столе лежала стопка тетрадей. Федор перевязал их бечевкой. Подсунув сверху записку, мужчина перечитал ее: "Передать месье Антуану Лавуазье, Академия Наук. Дорогой Антуан, это рукопись моей книги о разведке угольных месторождений. Я был бы очень тебе обязан, если бы она увидела свет. Моя коллекция минералов пусть отойдет Горной Школе. С остальными заметками разберись сам, они сложены в трех ящиках, в моем кабинете".

Федор бросил взгляд на стоящие вдоль стены ящики. Тяжело вздохнув, он окунул перо в чернильницу.