Ева взглянула в голубые, ласковые глаза. Обняв мать, она лукаво ответила: «И ты привези что-нибудь из Святой Земли, для мистера ван Милдера».
-У меня, - со значением ответила мать, - уже список готов, дорогая моя. Она привлекла дочь к себе: «Вы там осторожней, и возвращайтесь. Внуков мне привезите, а дедушке Аарону -правнуков».
Мишель стоял рядом с осликами, гладя самого маленького, смирного, по мягкой шерстке между ушами. «Я в Венесуэле на них катался, - гордо сказал мальчик. «И на мулах, и на лошадях. Сейчас тележка приедет, дядя Жан, - он взглянул на песчаный круг, где ходили ослики. Джон, взяв племянника за руку, серьезно проговорил: «Сделаешь три рейса, не меньше».
Петя оглянулся - родители свернули в боковую аллею. Он тихо, углом рта, заметил Джоанне: «Все, что ты мне дала, я уже в сундуки сложил. На таможне на это внимания не обратят - записи и записи. И книги тоже все разрешенные».
Он почувствовал, как нежные пальцы Юджинии касаются его ладони. Жена держала букет осенних листьев, что собрал Мишель. Юджиния покрутила его в руках: «Я все переведу, что надо. Ты занят, в училище, в лаборатории, а у Джоанны почерк разборчивый».
-Это проекты, - женщина поправила суконную шляпу. Она была в темной, короткой юбке по щиколотку, в такой же накидке, из кармана виднелась стальная цепочка хронометра. Юджиния посмотрела вниз: «Все равно. Хоть одежда у Джоанны и простая, а видно, из отличных тканей. И крой отменный. А что она драгоценностей не носит, так с ее красотой, и не надо. Тем более, рядом с таким алмазом на руке, ничего другого и не наденешь».
Он играл на тонком пальце - синего, глубокого, цвета, цвета летнего неба, обрамленный в строгую, золотую оправу.
-Мы их обсуждали, - продолжила Джоанна, - с генералом Боливаром. Там конституция, закон о всеобщем образовании, о праве голоса для всех сословий и для женщин…
Юджиния изумленно остановилась. Джоанна, почти резко, сказала: «Так и будет, поверьте мне. Мы до этого доживем. Теперь у вас хотя бы появится основа…»
-У нас уже есть, - признался Петя, - на совещании в январе этого года все единодушно выступили за установление республики, но мирным путем, без вооруженного восстания. Мы решили разделиться на два общества, Северное и Южное, и работать над текстом конституции, который подадим государю императору. Так безопасней, - после долгого молчания добавил мужчина.
-Не все, и не единодушно, - буркнула Юджиния. «Никита Муравьев, - ты, Джоанна, его знаешь…»
Та кивнула.
-Он теперь, - усмехнулась женщина, - придерживается более умеренных взглядов. Но такие люди, как майор Пестель - они считают, что без армии мы обречены на провал. Войска возглавят недовольство в столице, и его величество вынужден будет отречься. Под угрозой штыков, так сказать.
Петя вспомнил зимний вечер, алый закат над покрытой льдом Невой, и, в дыме сигары - невысокую, ладную фигуру Пестеля. «Он похож на Бонапарта, и, правда, - понял Петя, - и глаза такие же, синие. Только лысеет уже, а ведь ему и тридцати нет».
-Петр Федорович, - поморщился майор, выпив чаю, - вы, конечно, хороший оратор, я вас заслушался. Однако все эти разговоры о мирном переходе власти к всенародно избранным депутатам, так и останутся разговорами. Император выведет на улицы полки, и раздавит ваших просителей, не успеете вы опомниться.
-Так что же делать, Павел Иванович? - спросила Юджиния. У нее на коленях лежал протокол собрания «Союза благоденствия». Как жена ни просила, Петя не смог ее туда взять. «Ты пойми, - развел он руками, - там не будет ни одной женщины, я не смогу объяснить…»
-И здесь косность, - ядовито сказала Юджиния. «Вы мне поручаете переписывать протоколы, а я даже права голоса не имею». Она наклонилась и обняла мужа: «Скоро все это изменится, я уверена».
Пестель затянулся сигарой и спокойно ответил: «А надо, дорогая Евгения Петровна, расстрелять из пушек Зимний Дворец, взять штурмом Петропавловскую крепость и арестовать императорскую семью. Без полумер. Робеспьер проиграл потому, что был слишком нерешителен, революция такого не прощает».
Уже потом, в спальне, Петя, целуя жену, смешливо заметил: «Очень хотелось познакомить Павла Ивановича с папой и мамой. Они бы ему рассказали, что такое был Робеспьер».
Юджиния приложила палец к его губам: «Ни в коем случае. Они пожилые люди, не надо их волновать, милый».
Сейчас она оглянулась на герцога и Мадлен, что сидели, держась за руки: «Джоанна, наверняка, тоже не все родителям рассказывает».
Они уже подходили к кругу для катания, когда Джоанна, небрежно, сказал: «Я на стороне тех, кто выступает за вооруженное восстание, разумеется. Иначе общественный строй не изменить. Я к вам приеду, конечно же, - женщина улыбнулась, - хочу познакомиться с теми, кто, в будущем, станет знаменем свободы для всей Европы…- она не закончила и внезапно остановилась. Мимо них прошел высокий, мощный парень, лет восемнадцати, в куртке ремесленника и берете - старом, в пятнах.