Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

-Дорогая Евгения Петровна, хоть двор сейчас и в трауре, но я бы хотел попросить вас устроить небольшой, приватный концерт, для меня и вдовствующей императрицы. Как сказала госпожа Сталь: «Ничто не напоминает так прошлого, как музыка; она не только напоминает его, но вызывает его, и, подобно теням тех, кто дорог нам, оно появляется, окутанное таинственной и меланхолической дымкой». Надеюсь, вы не откажете в этой  просьбе, с искренним уважением, великий князь Николай Павлович».

Юджиния отпила кофе и пробормотала: «Так написано, что и не откажешь. Ладно, - она вздохнула, - пойду, конечно. Сначала с Никитой Муравьевым надо встретиться. Я, наверное, наедине с Николаем останусь. Может быть, удастся что-то узнать о его планах,  раз Константин не взойдет на престол».

За общим завтраком, - Степа и Мишель ели в детской, - Юджиния, подождав, пока горничные уйдут, нарочито небрежно сказала: «Великий князь приглашает меня дать закрытый концерт во дворце. Мне надо до этого, папа, - она взглянула на Питера, - новое платье сшить. Мы сейчас все в трауре, но все равно не след появляться перед их величествами в старых нарядах. Я тогда зайду сегодня к тебе, в Гостиный Двор».

-Конечно, - удивился Питер, - конечно, милая.

-А потом, - Юджиния налила себе еще кофе, - к портнихе прогуляюсь.

Она подняла голову  и встретилась с прозрачными, зелеными, как трава, глазами матери. Марта была в закрытом, утреннем платье цвета морской волны, в отделанной мехом соболя, индийской шали. 

-Я могу с тобой пойти, - тонкие губы улыбнулись.

-Я  сама, мамочка, - ласково ответила Юджиния, - вы с тетей Тео лучше возьмите мальчишек, и на санях покатайтесь. Снега много выпало.

-Хорошо, - только и сказала Марта, все еще, пристально, глядя на дочь.

Двухлетняя Катенька Муравьева, что сидела на коленях у матери, зевнула. Юджиния, ласково сказала: «Унеси ее, Александрин, дитя спать хочет». Она погладила девочку по нежной щечке и улыбнулась: «Степушка тебе кланяется, милая».

Женщины поцеловались, жена Муравьева ушла. Юджиния, взглянув за окно, - уже смеркалось, - решила: «Экипаж отсюда возьму, похолодало к вечеру». Она оставила черный шелк и шкурки соболя, - на палантин, - у портнихи, неподалеку от Гостиного Двора. Все время, пока она шла к Муравьевым, Юджинии казалось, что за ней кто-то следует - неотступно, незаметно. Пару раз женщина даже оглянулась. По едва расчищенной от сугробов набережной Фонтанки катились кареты, шли люди, и она подумала: «Ерунда. Кто будет за мной следить? Хотя, конечно, ходят слухи, что покойному императору донесли о заговоре. Но ведь это только слухи, не более. Точно мы все равно ничего не знаем. Все будет хорошо, все получится. Мы начнем здесь, на севере, а на юге восстание подхватят войска».

Никита Муравьев налил ей чаю. Подняв пристальные, темные глаза, он коротко велел: «Говорите, Евгения Петровна».

Она откинулась на спинку кресла, сцепив холеные пальцы, - засверкали кольца.  Муравьев, выслушав Юджинию, хмыкнул: «Это нам очень на руку, конечно. Постарайтесь выведать, на какой день он собирается назначить присягу».

Юджиния пожала плечами: «Думаете, Никита Михайлович, он пойдет на такое? Не отречется от престола в пользу цесаревича Александра? Он знает, как он непопулярен. Войска уже присягнули Константину. Солдатам такой фарс, -  две присяги, - не понравится».

-На это мы и рассчитываем, - Никита глазами указал на шкатулку для сигар. Юджиния разрешила: «Курите, конечно».

Он поднялся. Пройдясь по уютной, теплой гостиной, Муравьев подымил сигарой: «Именно что не понравится. Мы скажем солдатам, что Николай узурпировал власть, что законный наследник престола в опасности, а дальше оно все само собой покатится, - Муравьев вернулся к столу, - не в первый раз такое в России происходит, Евгения Петровна. Если Николай будет упрямиться, и не захочет потом..., - Никита не закончил, - то мы позаботимся о его судьбе».

-Но ведь у него дети, - отчего-то сказала Юджиния. «Конечно, надо установить республиканское правление, Никита Михайлович, но дети..., они,  ни в чем не виноваты. Моя мать, давно еще, с ее вторым мужем, пыталась спасти маленького дофина, Луи-Филиппа, во время французской революции».

-Что вы, Евгения Петровна, - ласково улыбнулся Муравьев, -  мы просто вышлем их за границу, вот и все. Здесь, в Санкт-Петербурге, прочтем «Манифест», что мы готовим, устроим всенародные выборы, отменим крепостное право. И я уже сказал, не рискуйте. Покойный император был благосклонен к вашей семье, Николай  тоже..., Просто поболтайте с ним, за чаем, как мы это с вами делаем сейчас, вот и все.

Расставаясь, он поцеловал ей руку. Устроившись в кресле, закурив еще одну сигару, Муравьев вспомнил холодный голос Пестеля: «Петр Федорович слишком долго жил в Европе, дорогой Никита, и заразился там либерализмом. Родители его, сам знаешь, - Пестель усмехнулся, - не большие поклонники революции. Теща его  чуть ли ни на плахе лежала. Он  хочет царскую семью выслать».