Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

В шкапу были письма и те бумаги, которые не стоило видеть посторонним. После смерти Байрона в Греции Джоанна сожгла их корреспонденцию - на всякий случай. Она была вне подозрения - сама принцесса  Анна, жена  наследника голландского престола,  навещала школу, очень хвалила работу Джоанны и попросила ее заняться устройством ремесленного училища для девушек из бедных семей. Джоанна была принята при дворе, ее мать дружила с королем Франции и чуть ли ни всеми европейскими монархами. Женщина, тихо усмехнувшись, вспомнила те документы, что лежали в шкапу: «Прямо у них под носом».

Поль Мервель сошелся с националистами, считавшими, что южные и северные провинции должны отделиться друг от друга.

-Мы другой народ, - объяснял он Джоанне.

-Мы католики, - Поль увидел смешливые искорки в ее прозрачных глазах. Юноша, упрямо, повторил: «Католики. Пусть я в Бога не верю, но остальные-то верят. Мы говорим на французском языке, и ведь что получается, - он махнул рукой на север, - весь уголь у нас, фабрики  у нас, плодородные земли  у нас, а голландцы - только деньги у нас отбирают».

-Де ла Марки, - Джоанна приподнялась. Найдя на полу коробку с сигарами, женщина закурила.

-Они, - продолжила Джоанна, - тоже голландцы. Однако ты мне говорил, что у вас там, в Арденнах - их до сих пор сеньорами считают».

-Да, - неохотно отозвался Поль. Они лежали в постели. Поль наотрез отказался переезжать из своей каморки в более просторную комнату.

-Студент, не студент, - хмуро сказал юноша, - а кузницу я пока бросать не буду. У меня, хоть и есть стипендия, но все равно деньги надо откладывать. На черный день. И в кассу революции надо взносы делать. И тебе подарки дарить, - он улыбнулся и провел губами по ее плечу. «Хоть ты ничего, кроме книг не принимаешь, любовь моя. Так вот, де ла Марки, - он вздохнул, - они здесь шесть сотен лет живут, да и раньше они тоже  католиками были. Сеньор есть сеньор, - Поль развел руками, - голландец он там, или кто еще. Мы все сделаем бескровно, вот увидишь. Король отсюда сбежит на север, мы выберем нового короля, своего...»

-Полумеры, - ядовито заметила Джоанна. «Надо сразу создавать демократическую республику. Хотя, - она задумалась, - сначала мы посмотрим, как все пройдет во Франции. Там вряд ли удастся отказаться от монархии. Если она будет конституционной, это уже начало. А вообще..., -  она осеклась. Поль, спокойно, заметил:

-А вообще, если в России все пройдет так, как надо, то нам станет значительно легче. Только вот зря ты меня туда не берешь, - он усмехнулся, - я бы себе комнату снял, никто бы ничего и не узнал.

Джоанна вздохнула: «Это я могу путешествовать без подозрений. У меня два паспорта, на две фамилии. Ты, мой дорогой, уже в списках тех, кем интересуется полиция. Скажи спасибо Деборе, это от нее сведения. Сиди в Брюсселе, ходи на лекции и жди нас».

-Буду, - только и ответил Поль, обнимая ее.

В дверь позвонили. Степа, соскочив с подоконника, дернул Мишеля за рукав домашней, бархатной куртки: «Мама пришла! Ты не грусти, - он склонил набок рыжую голову, - скоро они вернутся, и твоя мама, и мой папа. Может быть, даже к Рождеству, подарки нам привезут».

Юджиния стояла в передней, на собольей, высокой шапочке виднелись хлопья не растаявшего снега. Она наклонилась и расцеловала детей: «Сейчас бабушки и дедушки приедут, будем пить чай. А потом заниматься».

Степе нравилось, когда мать учила его музыке. В гостиной стоял рояль розового дерева - подарок его крестного отца, императора Александра. Мать сажала его на колени и ласково показывала мелодии. Степа уже умел играть La Marmotte. На  именины он получил ноты, переписанные рукой Бетховена, с посвящением: «Юному  Стефану,  сыну моей лучшей ученицы».

Дети побежали в гостиную.  Юджиния оглянулась - на лестнице пока было тихо: «Вечером письмо  от Пети прочту. Правильно он сказал, уезжая - незачем родителей наших волновать, они пожилые люди. Междуцарствие долго продолжаться не может, рано или поздно Николай решится объявить себя императором. Жаль, конечно, его величество покойного - он был разумным правителем. Николая не любят ни дворяне, ни армия. За ним и не пойдет никто».

Юджиния сняла шапку. Посмотревшись в зеркало, она скинула шубу в руки горничной: «Чай накрывайте, пожалуйста, Татьяна Ильинична. Я пешком пошла, а их превосходительства в карете едут. Там сугробы, она медленно двигается, - женщина улыбнулась и подошла к столику: «Розы с утра доставили?»

В серебряной вазе стояли пышные, винно-красные цветы. «Каждую неделю, - усмехнулась Юджиния, -  больше тридцати лет. Тетя Тео говорила, он ей всего одну записку за это время написал. Ненавязчивый человек».

Она вспомнила последний концерт в Царском Селе - еще летом, и пристальный, настойчивый взгляд голубых, холодных глаз великого князя Николая Павловича. Его жены в зале не было - великая княгиня совсем недавно родила четвертого ребенка.  Николай настоял на том, чтобы переворачивать ей ноты: «Даже если я и сделаю ошибку, Евгения Петровна, вы так божественно играете, что никто ничего не заметит».