Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

Жанне он написал просто - что любит ее, любил всегда, с того самого мгновения, что увидел ее в гостиной Воронцовых-Вельяминовых. Написал, что он благодарен, за то счастье, что испытал рядом с ней, и просит прощения за свои ошибки. «Живи в радости, любовь моя, - закончил Пестель, - и знай, что в свою последнюю минуту я буду видеть тебя  такой, как я тебя помню, такой, как ты останешься для меня, Жанна».

Он отложил карандаш и услышал ее шепот там, ночью, в жаркой каморке корчмы. Пестель вдруг улыбнулся: «Да, я ей сказал, что виноват, виноват перед ней, за то, что было в Мотовиловке. Я не имел права так поступать. А она обняла меня, и ответила: «Даже самые сильные люди иногда бывают слабыми, Пестель. Я тоже. Вот как сейчас - я хочу побыть слабой. Не оставляй меня».

-И я тогда ответил: «Никогда не оставлю, Жанна». Он все сидел с закрытыми глазами: «А вот пришлось».

Со вторым письмом было труднее. Он даже не знал, кому пишет - сыну, или дочери.

-Да какая разница, -  понял Пестель. «Жанна, конечно, была права, а я, дурак, еще ревновал ее. Если бы она меня не любила, она бы просто ушла, вот и все». Он писал медленно, обдумывая каждую фразу.

-Попрошу Жанну, чтобы отдала ребенку, когда он вырастет, - решил Пестель. Ему почему-то все равно казалось, что это будет девочка.

Он написал о восстании, написал о том, что понял - такими мерами не изменить общественный строй, необходима долгая и кропотливая работа, над самосознанием рабочих и крестьян. Пестель писал о том, что все граждане страны должны быть равны перед законом, о том, что надо искоренить сословную, имущественную, и религиозную дискриминацию. «Политическое завещание получилось, - невольно улыбнулся Пестель. «Я же ребенку своему пишу. Что делать, если я считаю важным для него знать о моих взглядах. Вот еще что, - он подумал и приписал: «Но, то, что мы посеяли, взойти должно, и взойдет непременно».

-Милая моя девочка, - невольно написал он, и, остановившись, не стал исправлять. «Милая моя девочка! Я очень любил твою мать. Если бы наша жизнь сложилась по-другому, я был бы счастлив, провести с ней все те дни, что мне отмерила судьба. Поэтому я прошу тебя - не бойся любить, и знай, что только это чувство дает нам силы жить, и двигаться дальше, для того, чтобы мир вокруг нас изменился к лучшему. Любовь побеждает все. Твой отец, Павел Пестель».

Рейнбот сразу согласился взять письма и только кивнул: «Что вы, Павел Иванович, даже говорить не о чем. Не волнуйтесь, я их почтой отправлять не буду. Пошлю с надежным человеком в Германию, а оттуда они  до Брюсселя доберутся».

-Спасибо, - вздохнул Пестель. « Причащаться я не буду, а вот если бы вы мне почитали, - он взглянул на Евангелие, что лежало на столе, - я бы вам был благодарен, герр Рейнбот».

Пастор взглянул на него: «Вот же самообладание, через полчаса их на виселицу поведут, а он со мной беседует так, как будто мы на светском приеме встретились».

Синие, такие синие глаза все улыбались.

-Я смерти, герр Рейнбот, - сказал Пестель, - не боюсь. Я боевой офицер, я семнадцати лет в армии начал служить. Жаль только..., - он не закончил. Взяв Евангелие, он подмигнул Рейнботу: «Я сам вам почитаю. Я, хоть и в Бога не верю, но этого, - Пестель положил ладонь на книгу, - никто лучше не сказал».

У него был красивый, низкий голос. «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто.  И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.  Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,  не бесчинствует, не ищет своего. Любовь не раздражается, не мыслит зла,  не радуется неправде, а радуется истине;  все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.  Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

-Но любовь из них больше, - закончил Пестель и отдал Рейнботу Евангелие: «Я готов».

Николай отодвинул шторку возка и велел Бенкендорфу: «Пойди, Александр Христофорович, пока их не вывели, прикажи для этого Пестеля веревку  поменять, длиннее сделать. Пусть как следует, помучается, упрямец.  Три средние веревки должны быть слабыми, напомни им. Что там с местом захоронения? - он внимательно посмотрел на собеседника.

Тот передал ему записку. Николай пробежал ее глазами и усмехнулся: «Решили в том же месте их выбросить, куда уже один труп вывозили. Во времена бабки моей, отсюда же, из Алексеевского равелина. Хорошо. Иди, - он кивнул, - передай распоряжение».

Бенкендорф ушел. Николай, раздув ноздри, вынул из кармана мундира ее письмо. Он уже распорядился  доставить ее во дворец наутро, после казни. Жена с детьми была в Царском Селе - оправлялась после выкидыша.