Камера была крохотной - койка с тюфяком и подушкой, маленький стол, грубый табурет и печка, которую топили из коридора. «Сейчас ведь лето, мамочка, - Петя склонил голову и поцеловал смуглую, пахнущую розами руку. «Мамочка, папа, - он помолчал, сдерживая слезы, - вы простите меня, пожалуйста».
Федор прошелся по камере, прихрамывая, и хохотнул: «На три наших с тобой шага, Петька. Ничего, в Сибири просторнее. Там и увидимся, - он подмигнул сыну: «Не сообщали вам, куда вас повезут-то?»
-Завтра ночью, - вздохнул Петя. «Перед гражданской казнью будут оглашать приговор, и отправляемся, прямо отсюда. Сначала, наверное, в Екатеринбург, а потом..., - он не закончил и поднял руки в кандалах: «Так и поедем».
-Не больно тебе, папа? - озабоченно спросил Степушка. Петя улыбнулся: «Я привык, милый. Жалко только, что с вами со всеми теперь не скоро увижусь. Вам император еще не разрешил за мной поехать? - спросил он.
-Твоя жена после казни, - Федор помолчал, - будет просить его о свидании. Разрешит он, мы ведь не за границу собираемся, - он улыбнулся, - а за Байкал. Я смотрю, у тебя и бумага с карандашом есть? - он кивнул на стол. «Передачи запретили, а так бы мы, конечно, тебя побаловали, - он нагнулся и прикоснулся губами к рыжим волосам.
-Они у меня с собой были, - Петя все держал мать за руку. Та, бодро, заметила: «Ничего, Юджиния с багажом поедет, и мы тоже».
-Женечку сюда не пустили, - горько подумал Петя. «И то хорошо, что маме с папой свидание дали. Бедный Рылеев, так семью и не увидит, наверное». Тео забрала внука и тихо сказала сыну на ухо: «Сейчас Юджиния придет. У вас полчаса будет, в глазок смотреть не станут».
-Мама! - только и смог сказать Петя, а потом мать обняла его, и он почувствовал слезы на ее лице. Федор поднял жену: «Нечего плакать. Осенью получим весточку от Юджинии - где вы, и после к тебе приедем, Петька. Водки привезем, - он улыбнулся и поцеловал сына.
-Все будет хорошо, - уверенно сказал Федор. Мать все плакала, Степушка прижимался к его заношенной, старой рубашке. Петя посмотрел в голубые глаза отца: «Семьдесят пять ему. Господи, дай ты мне сил вынести все, Степушку воспитать...- он погладил сына по голове. Федор вытащил свой хронометр: «Пора».
Тео еще успела перекрестить сына, Степушка шепнул: «Мы увидимся, папа...». Дверь заскрипела, они вышли, и Петя вдохнул запах жасмина. Он, было, попытался подняться, но Юджиния попросила: «Сиди, сиди, пожалуйста...».
Она оказалась рядом - маленькая, хрупкая, шляпа полетела на пол, она распустила волосы, и, целуя его, прошептала: «Петя, милый мой, милый, Господи, ты жив, ты будешь жить...».
-Женечка, счастье мое..., - только и успел сказать Петя. «Женечка, прости меня, прости...»
-Молчи, - она провела ладонью по его щеке, и прильнула к его губам. «Мне тебя не за что прощать, милый. Иди, иди ко мне, пожалуйста...».
В камере было сумрачно - окошко выходило на противоположную стену равелина. Юджиния, подтянув к себе подушку, вцепившись в нее зубами, укрывшись под одеялом, еле слышно застонала. «Почти год, - пронеслось у нее в голове, - Господи, как давно. Господи, как хочется жизни».
-Я люблю тебя, я так тебя люблю, - он целовал нежную, белую шею. Прижимаясь головой к его груди, Юджиния потянулась и сказала что-то ему на ухо. Петя, внезапно, улыбнулся: «Так это хорошо. Павел Иванович справа от меня, - он указал на стену, - мы перестукиваемся, уже давно».
В январе, после того, как их привезли из Украины, Петя вспомнил рассказы отца о шифрах, что они с тетей Мартой использовали во время работы в Париже.
-Квадрат Полибия, конечно, - пробормотал тогда Петя, кусая карандаш. Писать в кандалах было трудно, но он, вскоре, наловчился. Вышел не квадрат, а прямоугольник с тридцатью буквами русского алфавита - от некоторых пришлось отказаться. Петя упорно стучал и в правую, и в левую стену, пока справа не отозвались, - медленно, неуверенно: «Пестель».
-Вот и скажи ему, - велела жена, быстро оправляя платье, надевая шляпу. «Я тебя люблю, - она поцеловала его в губы, - люблю и знаю - мы скоро увидимся и больше никогда не расстанемся. Храни тебя Господь».
-И вас тоже, милые мои, - Петя поцеловал маленькую, твердую руку. Юджиния велела себе не плакать. Выходя из камеры, обернувшись, она помахала мужу. Она шла по двору крепости, чувствуя тепло, что охватывало ее. Увидев Степушку, что бежал к ней, женщина повторила: «Все будет хорошо».
Он услышал стук в стену и насторожился. Пестель знал, что завтра их казнят. Комендант Сукин уже сказал, что к православным приедет протоиерей Мысловский из Казанского собора, а к нему, лютеранину - пастор Рейнбот. «Не то, чтобы я верил в Бога, - усмехнулся тогда Пестель, - но хоть поговорю с кем-то, кроме членов комиссии по расследованию».
Жанна снилась ему почти каждую ночь - всегда с детьми, с Мишелем и девочкой, похожей на мать, белокурой, синеглазой. Они провожали его, стоя на берегу, улыбаясь. Он, выходя из гавани в открытое, теплое, ласковое море, шептал себе: «Я еще вернусь».