Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

Теодора. И к нам он приходит, папа через него сведения передает. Кружным путем, конечно.

Сначала в Рим, потом в Вену, оттуда - в Амстердам, к Джо. А потом в Лондон. Нас всех заочно к

смертной казни приговорили, - Элиза невольно хихикнула, - и папу, и маму, и Маленького Джона,

за то, что он в Австрии эмигрантов здешних привечает. Знали бы они..., - Элиза пошатала языком

зуб:

-Скоро выпадет. Луидора теперь не дождаться, а вот сантим мама даст, наверное. И

драгоценностей не осталось, только крестик мамин, и кольцо с алмазом. Остальное продали все.

Она вспомнила чистую, беленую каморку в Марэ, крохотное окошко, в которое были видны ноги

прохожих, тепло камина и ласковый голос отца, что сидел в кресле у стола. Он говорил медленно,

запинаясь, старательно произнося слова, а вот писать, не мог - пальцы разжимались, перо падало

из рук. «И ходит плохо, - вздохнула Элиза. «С костылем, и только по комнате. Но все будет хорошо,

папа совсем оправится, и мы уедем в Лондон».

Людовик почувствовал, как руки палача снимают с него шерстяной шарф и крестик, что висел на

шее -- простой, деревянный, на потрепанном шнурке. «Холодно, - поежился король. Вздохнув, он

вспомнил лицо жены. «Ее не тронут, она все-таки женщина. И детей тоже - просто вышлют за

границу, и все. Жалко, что я с ними не попрощался, но тогда бы я не смог, не смог сделать того, что

надо. Я себя знаю, - он ощутил руку священника, что вела его вверх по лестнице и улыбнулся: «Я

сам, святой отец, спасибо вам».

Наверху было зябко. Людовик оглядел запруженную людьми площадь и увидел ребенка, что

сидел на плечах у какого-то мужчины. Белокурые, распущенные волосы шевелил ветер. «Как у

Марии-Терезы и Луи, - подумал король. Сам не зная почему, подняв руку, он перекрестил девочку.

Палач шепнул: «Позвольте, сир, надо распахнуть воротник рубашки».

Людовик обернулся и спросил, глядя в серые глаза: «Братец, ты мне скажи - об экспедиции

Лаперуза так ничего и не слышно?»

Палач покачал головой и развел руками. «Пропали, - горько подумал Людовик, чувствуя холодный

ветер на шее. «Франция все равно будет ими гордиться. А мной?»

Он подошел к гильотине и внезапно, громко проговорил: «Я умираю невиновным». Голос - низкий,

сильный, разносился по площади, и король понял: «На мосту, наверное, и то слышно. Там тоже

люди. Вот и хорошо».

-Я умираю невиновным, - повторил он. «Я прощаю тех, кто обрек меня на смерть, простите и вы

их. Я говорю вам это, готовясь предстать перед Богом. Я молюсь о том, чтобы Франция больше не

страдала».

Элиза, широко открытыми глазами смотрела на то, как короля привязывают к гильотине. Аббат де

Фирмон перекрестил его: «Иди на небеса, сын святого Людовика».

-Дети, - еще успел попросить король. «Господи, убереги их от горя и несчастий, прошу тебя».

Лезвие гильотины упало, толпа ахнула, раздались крики: «Да здравствует Республика!». Палач,

подняв отрубленную голову, указывая на кровь, что капала вниз, крикнул: «Смерть тиранам!»

Высокий, тонкий юноша в простом сюртуке быстро покрывал листы блокнота стенографическими

крючками. Констанца прервалась и подышала на пальцы:

-Это будет сенсацией. За такую книгу издатели передерутся. Я видела все - штурм Бастилии, штурм

Тюильри, заседания Национальной Ассамблеи, казни..., Что папа с Изабеллой понимают, просят

меня вернуться домой, потому, что тут опасно. Одно слово - не журналисты. Даже если война с

Англией начнется - никуда не уеду. Дядя Джон остался, и Марта, и Элиза, и Теодор. Тем более тут

Антуан, - она ласково улыбнулась и услышала рядом восторженный голос: «Мсье, вы репортер?»

-К вашим услугам, - поклонилась Констанца, мгновенно оглядев некрасивую, угловатую, с

темными глазами девушку. «Роялистка, сразу видно, - хмыкнула Констанца, - глаза заплаканные и

крестик на шее. Простой, и одежда простая, не парижская. Но дворянка, речь правильная. Она мне

может пригодиться».

-Мсье Констан, - девушка пригладила рыжие, коротко стриженые волосы. «Рад знакомству,

мадам...»

-Мадемуазель, - провинциалка зарделась. «Мадемуазель Шарлотта Корде».

В библиотеке было тепло. Робеспьер, откинувшись на спинку кресла, перечитал ровные строки:

-Все те, кто, действиями или словами, поддерживает тиранию, а также все враги свободы. Все те,

кому было отказано во французском гражданстве. Все те, кто был уволен или отправлен в отставку

по решению комитетов Национальной Ассамблеи, ныне именуемой Конвентом, все бывшие

дворяне, все родственники (мужья, жены, дети, родители, братья и сестры) тех эмигрантов или

иностранных шпионов, в случае если они не выражали, - постоянно и открыто, - своей поддержки

революции. А, также сами эмигранты, покинувшие Францию, начиная с 1 июля 1789 года, даже

если они вернулись в пределы страны, - все перечисленные подлежат смертной казни по

решению Комитета Национальной Охраны.

-Прекрасно, - пробормотал Робеспьер, и налил себе вина. Поднявшись, он подошел к окну. Стекло