Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

его никогда не найдем. Далее, - он передал Бенкендорфу подсвечник, - если его удастся

арестовать на Украине, пусть везут сюда в кандалах. И в кандалах же держат в крепости. Я сейчас

приду, продолжим допросы, - он проследил за спиной Бенкендорфа.

Остановившись посреди кабинета, глядя на шпиль собора, блестевший в свете луны, Николай

пообещал себе: «Я их всех раздавлю. Уничтожу. До последнего отпрыска. Не будет больше

никаких Воронцовых-Вельяминовых. И ее, - он сжал кулак и грохнул по жалобно зазвеневшим

клавишам рояля, - тоже не будет. Ни ее, ни ее семьи».

Он оправил мундир. Пригладив волосы, Николай пошел вниз, в подвалы дворца, куда привозили

арестованных.

Эпилог

Украина, январь 1826 года

Село Трилесы

В камере гауптвахты было сыро, пахло плесенью. Петя прислушался к дыханию спящих людей:

«До Любавич мы доберемся, здесь недалеко. Реб Довбер нас приютит, оденемся нищими и

дойдем до столицы. Но ведь нельзя людей бросать. Мы договорились - начинать восстание, как

только придут вести из Санкт-Петербурга. Николай должен уже был назначить дату присяги, не

будет он с этим тянуть».

Его арестовали прямо в гостиной у Муравьева-Апостола, когда он и Сергей пили чай. Джоанна еще

не вернулась из Тульчина. Слушая приказ, что им читал командир Черниговского полка Гебель,

Петя сказал себе: «Ничего, пока Пестель и она на свободе, солдаты поднимутся, можно не

сомневаться».

Джоанна уже говорила по-русски, с акцентом, медленно, но говорила. Она устроила маленький

класс для солдат - тайно, в доме Муравьева-Апостола. Рядовые приходили туда в свои отпускные

часы. Муравьев-Апостол считал это блажью, и усмехался: «Мадам де Лу, русский солдат будет

подчиняться приказам командира, это у него в крови. Грамота им совсем не нужна».

-Это очень непредусмотрительно, подполковник, - холодно ответила ему Джоанна. «Зачем вы

хотите устроить революцию, если так наплевательски относитесь к собственному народу?

Преступно бросать под картечь людей, если вы им не объяснили, за что они будут сражаться».

Петя отдал Гебелю шпагу: «Это просто недоразумение, ваше превосходительство. Я уверен, оно

скоро разрешится».

-Солдаты ее любят, - отчего-то улыбнулся Петя, глядя на тусклый, зимний рассвет, что вставал в

зарешеченном окошке гауптвахты. «Иванной Ивановной называют». Он вспомнил, как еще до

отъезда в Тульчин, Пестель, смешливо, сказал: «Вы, мадам де Лу, похожи на Жанну д’Арк. Она,

должно быть, такая была. Только ведь Орлеанская дева - простолюдинка, а вы, отчего так хорошо с

народом сходитесь? У вас голубая кровь, привилегия происхождения…»

-Это не привилегия, а бремя, - отрезала Джоанна. «Люди нашего круга должны быть вдесятеро

более ответственны за свои слова и поступки. Нет большего позора для аристократа, чем

неуважение к тем, кого случай поместил на низшие ступени социальной лестницы. Впрочем, - она

пожала острыми плечами в темном, простом платье, - в этом и состоит наше предназначение,

господа. Разрушить сословные границы и построить на их обломках новое общество, общество

равных людей».

-Ваш покойный муж, - Муравьев-Апостол затянулся трубкой, - был дворянином. Вряд ли, мадам,

несмотря на всю вашу пылкость, вы позволите мастеровому, или крестьянину разделить вашу

судьбу.

-В Брюсселе, - Джоанна отвела его руку и сама чиркнула кресалом, - мой товарищ, - на настоящее

время, разумеется, - кузнец.

В гостиной повисло молчание. Петя, краем глаза, увидел, как покраснела щека Пестеля. Больше

они к тому разговору не возвращались. Петя, вытянувшись на лавке, подложив под голову шинель,

вздохнул: «Как там дома? С осени я их не видел, - Женечку, Степушку, маму с папой…, Тетя Марта с

дядей Питером приехали, а мы все еще здесь».

Он поежился, натянув на плечи тонкое, побитое молью одеяло, и, подышал себе на руки: «Было

бы это лет через десять, мы могли бы получить телеграмму, по кабелю, из столицы, и все узнать.

Мы пока только в прошлом году первую линию оптического телеграфа открыли, и то короткую. Но

все впереди, - Петя, невольно, улыбнулся, и закрыл глаза. «Поспи, - велел он себе, - и пусть тебе

они приснятся, - Женечка, Степушка…»

Ему снился бесконечный, пустынный океанский берег, и двое, - мужчина и мальчик, оба

рыжеволосые, - что шли куда-то вдаль, на холм. Петя увидел какой-то блеск. «Крест, - понял он, -

какие цветы красивые. Бронзовые хризантемы, а вокруг белое». Женщина, - невысокая, хрупкая, -

стояла к нему спиной. «Кимоно, - вспомнил Петя, - так это называется, я читал воспоминания

Головнина о том, как он в японской тюрьме сидел». Он видел только уложенные в замысловатую

прическу, бронзовые волосы. «У японок таких не бывает, - еще успел подумать Петя, а потом он

проснулся, - кто-то тряс его за плечо.

-Петр Федорович, - серые глаза Муравьева-Апостола торжествующе блестели, - слышите?

Петя замер и услышал во дворе голоса: «Объясните нам, за что их арестовали? Они не совершали

никакого преступления, ваше превосходительство!»