"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

Дама была в роскошной, пышной шелковой юбке, цвета глубокой лазури, в блузе из алансонского кружева, в отделанной серебристой вышивкой шали. Хозяин ресторана закрыл глаза:

- Красавица. Это настоящие сапфиры, на шее. Сапфиры и бриллианты. Кто же в зале, сидит? - хозяин разумно рассудил, что лучше об этом не спрашивать. Он, разумеется, не стал интересоваться и тем, кто такая дама, на самом деле.

Руководителю хора Любовь Григорьевна представилась по имени-отчеству. Они репетировали в задней комнате. Ее наставница, инокиня Неонила, говорила:

- Стояли бы скиты на Керженце, ты бы головщицей была, милая, с твоим голосом.

У Любови Григорьевны было низкое, глубокое контральто. Мать Неонила научила ее петь стихиры и акафисты, однако здесь бы они, конечно, не пригодились.

- Слух у вас отменный, - одобрительно сказал Пригожий:

- Давайте «Две гитары» споем, - цыган улыбнулся, - никто не устоит.

Слова Волкова выучила быстро.

- Валентина его увела, Любовь Григорьевна, - шепнул Пригожий, - ваш выход.

Волкова еще раз посмотрела на него. Он сидел, попивая вино из хрустального бокала. Цыганкам было строго велено его не трогать. Дача Волковых стояла всего в полуверсте от «Яра», окруженная мощной оградой, тонущая в зарослях черемухи, сирени и жасмина. В доме было все готово. Любовь Григорьевна томно потянулась, и вынула шпильки из волос. Цыган ахнул. Светлые, тяжелые локоны упали ниже талии, голубые глаза опасно засверкали.

Музыка стихла, Волк услышал призывный голос:

- Две гитары, зазвенев,

Жалобно заныли...

С детства памятный напев,

Старый друг мой - ты ли?

Зал замер, дрожали подвески на хрустальной люстре. Это было видение, подумал Волк, словно она появилась из сна, из мечты о женщине, что разделит с ним жизнь. Она была высокой, почти ему вровень, стройной. Голубые глаза смотрели прямо на него. Женщина кружилась в вихре шелка, волосы блестели золотом в свете свечей. Она откинула голову:

- Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,

С голубыми ты глазами, моя душечка..., -

Кто-то закричал: «Божественная! Царица! Еще, еще!», зал взорвался аплодисментами. Цыганки подхватили:

- Басан, басан, басана,

Басаната, басаната,

Ты другому отдана

Без возврата, без возврата..., -

- Такого не будет, - пообещал себе Волк, - никогда, пока я жив. Она уйдет со мной и станет моей.

Женщина танцевала, звенели гитары. Он, щелкнув пальцами, велел, по-русски:

- Гитару мне! И шампанского, для всех, за мой счет!

Он скинул пиджак, бросил на стол запонки, сверкнувшие бриллиантами, и принял от цыгана гитару. Волк, сначала, хотел спеть «Барбару Аллен», но подумал, что женщина может не знать английского языка. Из русских песен он помнил только революционные, здесь они не годились. Зал затих. Волк провел пальцами по струнам:

- Она поймет, - уверил себя Макс, - не может не понять.

У него был глубокий, красивый баритон, белокурые волосы растрепались. Он смотрел прямо, не отводя от нее взгляда. Женщина, спокойно, поняла:

- Ему лет сорок. Это хорошо, с юношами, - она вспомнила мужей, - часто бывают, - Волкова поискала слово, - разочарования. Василию две недели понадобилось, чтобы у него хоть что-то стало выходить. Она полюбовалась решительным очерком крепкого подбородка: «У него затруднений не случится, понятно. Но какой красавец..., - женщина стояла, выпрямив спину, раскинув руки. Шаль тонкого кашемира переливалась серебром, ее глаза светились.

- La rosa enflorece, en el mes de mayo Mi alma s'escurece, sufriendo de amor...

- Моя душа страдает от любви к тебе, - женщина скрыла улыбку. Зал заревел: «Браво, браво!». Волк низко склонил голову и почувствовал, как его трогают за плечо.

- Милостивый государь, - шепнул хормейстер, - я слышал, что вы русский язык знаете..., Песня простая, я сам ее написал. Никто не устоит, - пообещал ему Пригожий, - а что вы о любви пели, это правильно. Сударыню тоже Любовь зовут.

- Любовь, - ласково подумал Волк, - другого имени у нее просто не может быть.

Цыганки опять запели. Пригожий отвел его в угол зала, но Волк успел отодвинуть стул и усадить ее, осторожно, аккуратно, едва дыша. От женщины пахло цветущим, летним лугом, темно-красные губы немного приоткрылись. Он спохватился:

- Шампанского, сударыня..., Вина, или..., - она дрогнула темными, длинными ресницами. Официант, мгновенно появившийся у стола, налил ей кавказской минеральной воды, из запотевшей бутылки темно-зеленого стекла.

Крассовский сказал Любови Григорьевне, что бокал шампанского никакого вреда не принесет, однако женщина решила:

- Потом, на даче. Туда моэт привезли, и вино французское. Он почти не пил, я видела. Это хорошо, -она проводила глазами белокурую голову:

- Здоровый человек. Обручального кольца не носит, а лучше бы носил. С холостяком могут быть затруднения..., - пузырьки воды приятно покалывали губы. Любовь Григорьевна усмехнулась: «Когда станет понятно, что все получилось, я в Мисхор уеду, на дачу». Беломраморный особняк Волковых стоял в собственном парке, среди каштанов и роз, к морю вела гранитная лестница. На пляже возвели купальню, с полами муранской плитки и мозаичными стенами.