"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

- Для вас я всегда буду Максом, Любовь..., Любовь..., - вокруг стояла тихая, летняя ночь, пели соловьи, пахло сиренью, шуршала ее юбка. Макс, твердо, сказал себе:

- С Волком покончено, навсегда. Экспресс до Варшавы, потом в Берлин и Париж. Во Франции сходим в префектуру и уедем в Альпы, к озерам. Мы будем вместе, навсегда..., Завтра куплю ей кольцо, завтра..., - Волк захлопнул дверцу и опустился на колени. Он говорил ей все это, а потом застонал. Женщина наклонилась, светлые, душистые волосы окутали его, ее губы были рядом. Волк, целуя ее, шепнул:

- Ты моя любовь, мое счастье, я не верю, не верю, что встретил тебя...

- Поверь, Макс..., - она скользнула в его руки, она вся была его. Ландо тронулось, и покатило по ухоженной аллее, ведущей на север от «Яра», к возвышавшимся за коваными оградами, элегантным особнякам.

Ночь была теплой, звенели комары. Марта проследила за ландо:

- Благодетель, раб божий Григорий, видит свою выгоду и нанимает радикалов для грязных дел, - она прищурилась и увидела, что экипаж свернул к уединенной, спрятанной в кустах сирени и черемухи даче.

Марта жестко усмехнулась: «Любовь Григорьевна развлекается. И он тоже. Недолго ему это делать осталось, - женщина посмотрела на хронометр. Было за полночь. Она вздохнула и пошла, искать уединенную скамейку. Марта хотела дождаться рассвета, и открытия бань. Она собиралась привести себя в порядок, а потом навестить почтамт на Мясницкой улице и отправить анонимное письмо зятю.

Телеги к заброшенному, покосившемуся дому в Рогожской слободе подогнали глубокой ночью, когда ворота купеческих особняков были наглухо закрыты. Взлаивали собаки, в белесом, июньском небе тускло сверкали купола церквей. Иконы из молельни, и старопечатные, не испорченные никонианами книги аккуратно увязали в холщовые мешки. Сверху лежали рулоны ткани. По документам, обоз вез сукно в Ярославль. Так оно и было, на самом деле, но вместе с тюками на нем ехало пятеро монахов, игумен Арсений и Коля. Юноша выздоровел. Жар и кашель у него прошли, только иногда все еще болела голова. Коля знал, что братия молится о его исцелении. Он и сам, когда поднялся на ноги, стал молиться. Арсений, глядя на юношу, укрепился в уверенности, что перед ним послушник из какого-то скита на Беломорье.

- Не инок, - размышлял игумен, - таких молодых не постригают. Кровь горячая, не справится с искушением..., Хотя в лесах, женщин и нет вовсе. Надо будет его обитель найти. Но может быть, ее разорили…

Арсений думал, что мальчик бежал из закрытого царскими чиновниками монастыря и оказался в Москве. Спрашивать в Рогожской слободе, было опасно. Игумен и монахи почти не появлялись на улице днем. Арсений сходил на разрешенное богослужение, на Рогожское кладбище, но никто из старожилов раба божьего Николая не припомнил. Узнать коллежского асессора Николая Воронцова-Вельяминова могли бы Волковы, но Григорий Никифорович молился дома, а его дочери на кладбище не было. Юноша был знаком беспаспортным раскольникам, сидевшим в пересыльной тюрьме у Бутырской заставы. Коля их допрашивал. Однако эти люди на обедню прийти не могли. Арсений перекрестился: «На все воля Божья. Иисус о нем позаботится, и мы тоже».

Вернувшись в монастырь, он мягко сказал юноше:

- Никто тебя не помнит, голубчик. Но не падай духом, когда доберемся до родных лесов твоих, до вертограда праведности, ты оправишься, - он погладил Колю по голове.

У мальчика был красивый, нежный тенор. Он знал службу, бойко читал и писал, разбирался в спорах между раскольниками и никонианами, помнил историю и даже, удивился Арсений, географию. Настоятель родился в купеческой семье, в Рыбинске, но гимназии не заканчивал. Старообрядцы, даже богатые, избегали отдавать детей на поругание никонианским попам. Арсений учился с домашним наставником, преподавателем в той самой гимназии. Разговаривая с Колей, настоятель понял, что мальчик получил образование.

- Непонятно, где, - размышлял монах, - если он сирота, подкидыш, то в скитах такому не учат. Однако он совсем, ничего не помнит. Даже если у него была семья, то, как ее найти? - Арсений перекрестился: «Господи, помоги нам». Коля, с готовностью, согласился стать насельником.

- Куда мне идти, святой отче? - грустно, сказал юноша:

- Вы мне все объяснили. Паспорта у меня нет, меня опять в тюрьму заберут..., - Арсений погладил его по руке:

- Не в тюрьму, милый. Людей без памяти в лечебницы отправляют. Оттуда живым еще никто не выходил. Знаешь, как говорят, - он помолчал, - дома и стены помогают. Найдешь свою обитель, а ежели разорили ее, - Арсений помолчал, - то с нами спасаться будешь. Иисус тебя не оставит, голубчик.

Коля, ночами, пытался что-то вспомнить, но голова начинала болеть еще сильнее. Он сказал настоятелю:

- Я болел, ребенком. У меня был жар..., Кто-то меня лечил..., - он напрягся и опять увидел зеленые глаза:

- Это, наверное, моя матушка была, - горько подумал Коля, - хотя святой отче говорит, что я сирота, вырос в монастыре.