- Первого сына Колей назовем, обязательно. Может быть, его императорское высочество, великий князь Николай Александрович, крестным отцом согласится стать..., Или Саша пусть так сына окрестит, - Федор вздохнул и посмотрел на хронометр. Ему принесли первую чашку кофе. Было семь утра. Он поднялся часом раньше, и позанимался с гирей. Федор делал это каждый день. Пора было ехать на Николаевский вокзал. Его величество прибывал через два дня. Федор проверял готовность путей, охраны и жандармов к приему царского поезда.
В дверь поскреблись. Кто-то, робко сказал:
- Утреннюю почту принесли, ваше высокопревосходительство. Письмо, лично вам в руки. Мы его проверили..., - Федор приказал развернуть в подвале особняка на Тверском бульваре, целую химическую лабораторию. Он привез из столицы, сотрудников, выпускников университета и Технологического института.
Федор Петрович сказал обер-полицмейстеру: «Химия, инженерное дело, сейчас поднялись до таких высот, что невинным пакетом, Александр Александрович, можно подорвать весь Тверской бульвар».
Козлов, испуганно, перекрестился.
Федор открыл дверь. Жандарм, приставленный к нему, держал серебряный поднос. На распечатанном конверте стояла еще одна чашка кофе. Федор приучил москвичей к расторопности.
- Шифр, ваше высокопревосходительство, - тихо, оглядываясь, сказал жандарм, - но ничего подозрительного нет.
Почерк на конверте был четким, резким, мужским.
- Образованный человек, - подумал Федор и понюхал бумагу: «Табаком пахнет». Он отпил горького кофе и устроился на подоконнике, закурив папиросу. Шифр был простым квадратом Полибия. Неизвестный благожелатель сообщал Федору, что в городе находится известный европейский радикал, посланец Интернационала, Волк. Автор любезно написал адрес дачи в Петровском парке, и гостиницы на Кузнецком мосту, где изволит проживать Волк.
- Вот оно как, - усмехнулся Федор, пряча бумагу в блокнот, где лежала императорская телеграмма.
- Дорогая невестка у меня в руках. Пан Вилкас мне ее найдет, обязательно. И Любаша, наконец-то, будет жить с отцом, как положено, - Федор, зажав в зубах окурок, легко, словно юноша, сбежал во двор, где его ждала бронированная карета.
Над кормой изящного парохода, пришвартованного у Дорогомиловской пристани, трепетал под теплым ветром шелковый шатер. По палубе были разбросаны подушки. Любовь Григорьевна полулежала, опираясь на локоть, рассматривая бриллиантовое кольцо.
Камень был весом в три карата, южноафриканский. Змея из белого золота обвивала ее палец, раскрывая пасть, держа сверкающий на летнем солнце бриллиант. Глаза у змейки были темно-синие, сапфировые, тело усеивали мелкие алмазы. Любовь Григорьевна зажмурилась. Камни переливались блестящей радугой. Кольцо было из салона Бушерона на Кузнецком мосту. Макс привез его на дачу ближе к вечеру, когда Любовь Григорьевна лежала, томно раскинувшись на большой, под балдахином кровати, на измятых, шелковых простынях. Уезжая, он весело улыбнулся: «Я скоро, любовь моя. Соберу вещи и вернусь». Волкова сказала ему, что незачем покидать гостиницу Дюпре:
- Здесь места много, - Любовь Григорьевна нежилась под его поцелуями, - дача мне в наследство отошла, от покойного мужа.
Волкова объяснила ему, что была женой богатого, пожилого человека, однако он два года назад скончался.
- Действительно, скончался, - хихикнула она, вспомнив своего второго супруга, - только Павел был меня на год младше. Но месье Максу об этом знать не обязательно.
На даче жили слуги, молчаливые, незаметные люди из ребят Григория Никифоровича. Макс собирался отправиться с ней в Европу. Он купил билеты на варшавский экспресс, в отделение первого класса. Поезд уходил сегодня вечером, с Брестского вокзала. Он говорил ей о парижской квартире, обещал, что они будут жить на вилле, у горного озера, ездить в Венецию и воспитывать детей. Он признался, что приехал в Россию под чужим именем, выполняя задание, как сказал Макс, американского правительства. Однако, встретив Любовь, он решил, что с такими вещами покончено.
- Я хочу спокойной жизни, мое счастье, - он целовал белые, пахнущие цветами плечи, - с тобой и нашими детьми, в горах..., У меня много денег. Ты ни в чем не будешь знать нужды..., - Любовь Григорьевна любовалась бриллиантом.
- Не буду кольцо возвращать, - решила она, - пусть мальчику достанется.
Она была уверена, что это мальчик. Любовь Григорьевна съездила в клинику доктора Корна, на Остоженке, сказав Максу, что ей надо навестить портниху. Профессор осмотрел ее и погладил аккуратную бородку:
- Если пошел шестой день, и вы говорите, что были все предпосылки..., - Любовь Григорьевна лукаво улыбалась.
- Были предпосылки, - на ее запястье тоже играли бриллианты. Они обрамляли браслет из персидской бирюзы, с платиновой застежкой.