"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ)

- Я отвезу тебя, куда ты захочешь, любовь моя. У нас будет огромный дом, слуги. Ты получишь все, что только пожелаешь..., - он решил, в Париже, заказать портрет Любови месье Ренуару. Волк любил его работы. Макс, несколько лет назад отправил распоряжение своим адвокатам связаться с дилерами, представлявшими импрессионистов. Он был уверен, что за этими художниками будущее. Сейчас в его банковском сейфе, в Париже, лежал с десяток картин, Ренуара, Моне и Мане. Макс напомнил себе, что в Париже надо непременно изменить завещание. По нынешним документам все его имущество, квартира, и банковские вклады отходили племяннику.

- У нас родятся дети, - счастливо думал Макс, слушая ее низкий стон, вдыхая сладкий, такой сладкий аромат горячего, нежного тела, - много детей..., Господи, - он все никак не мог оторваться от нее, - как я счастлив.

Любовь, первой ночью, смутившись, призналась ему, что никогда такого не испытывала.

- Так будет всегда, - Макс гладил ее распущенные, светлые волосы, целовал каждую прядь, - всегда, пока я жив. Мне никого другого не надо, кроме тебя.

- Не надо, - повторил он себе, слыша ее шепот: «Господи, как хорошо! Еще, еще, пожалуйста...». Она мотала головой, вцепившись руками в подушки. Алмаз в пасти змеи ослепил его, сияя в косом луче полуденного солнца.

- Она вся, как солнце..., - шелковое платье полетело на палубу. Любовь, приподнявшись, раздевала его. Макс уложил ее обратно на подушки, и застонал, едва почувствовав ласковое, нескончаемое тепло.

Макс не хотел думать ни о чем другом, кроме нее. Он отправил записку в Коломенское, предупреждая товарищей, что, по соображениям безопасности, должен покинуть Россию. Его багаж лежал в камере хранения на Брестском вокзале. Он не хотел вспоминать конверт, полученный от портье, в гостинице Дюпре. Макс торопился. Любовь ждала его на даче, он хотел зайти к ювелирам за подарком. Волк пробежал глазами письмо. Пан Крук приглашал его на встречу, сегодня вечером, в Петровском парке.

- К тому времени, - сочно сказал Макс, комкая бумагу, - мы с Любовью будем подъезжать к Смоленску. Пан Вилкас умер. Его больше нет, и никогда не будет, - он думал об отделении первого класса, с личным проводником, и бархатными диванами. Макс думал о парижских портных, что будут одевать Любовь, о мехах, которые он ей купит, о прогулках по Женевскому озеру, а вовсе не о пане Круке.

- Я его забыл и больше никогда не вспомню, - подытожил Макс. Он выбрал у Фаберже, оправленный в золото янтарный кулон, цвета волос Любови.

- Забыл, - повторил себе он, слыша песню, несущуюся над рекой. Цыгане сидели в трех лодках, что шли за пароходом. Макс опустил голову ей на плечо, заглушая поцелуем ее низкий стон. Корабль качнуло, вслед ему несся звон колоколов, над трубой вились чайки, рядом была Любовь. Она взволнованно дышала. Макс, устроив ее в своих руках, говорил что-то глупое, нежное, целовал теплый висок, мягкую щеку с легким румянцем.

- Я всегда, всегда буду с тобой, - пообещал он и увидел, как женщина безмятежно, счастливо улыбается.

- Вечером мы встретимся, - он окунул лицо в распущенные, пахнущие цветами волосы, - и больше никогда не расстанемся, моя Любовь. Никогда, - она прижалась к Максу, и одним легким, быстрым движением оказалась сверху. Любовь Григорьевна потянулась и откинула голову назад. Она ощутила его сильные руки у себя на талии. Задохнувшись, кусая губы, женщина сдавленно закричала. За шелком шатра звенели цыганские гитары, пароход шел вниз по реке.

Марта эти две недели провела между Петровским парком, Кузнецким мостом, и многочисленными московскими банями. Император приехал в Москву, центр города кишел жандармами. Марта появлялась на Тверской улице только несколько раз. Она знала, что Волк почти не заглядывает в гостиницу Дюпре. Марта видела экипаж с его саквояжами, въехавший в распахнутые ворота дачи в Петровском парке. Она думала, что зять и Волк где-нибудь встретятся, но потом поняла:

- Он занят, с царским визитом. Надо подождать.

Марта ждала.

Она, несколько раз, ходила на Хитровку, в простонародном наряде, но Саши Воронцова-Вельяминова больше не видела. Старший сын Федора Петровича тоже исчез. На Остоженке Николай не появлялся, и женщина решила:

- Должно быть, в столицу вернулся.

В парках ночевать было опасно, они прочесывались полицейскими. Марта, по своему паспорту, сняла комнатку с маленькой верандой на старой даче. Дом стоял в селе Всехсвятском, к северу от Петровского парка. Здесь жили те, кто хотел на лето выехать из города, но не мог себе позволить особняк в Сокольниках или Кунцеве. Дачку разделили на десяток клетушек. Хозяйка, замоскворецкая мещанка, поджимала губы, когда постояльцы жаловались на шум и очередь к оловянному рукомойнику. Марта, каждое утро, надевала трансформатион. Без него ездить в город было рискованно.

На Петербургском шоссе пробки начинались в семь утра, а то и раньше. Трясясь в переполненном дилижансе, Марта, устало, думала: