Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

— Я твой даймё, и распоряжаюсь твоей жизнью и смертью, — зло проговорил Масамунэ. — Ты уберешь этот кинжал с глаз долой, немедленно. И объясни, в конце концов, что происходит?

— Там, — кивнул Масато, все еще стоя на коленях, — все сказано.

Даймё пробежал глазами изящные строки и тихо сказал, опустившись рядом с Масато, положив руку на его пальцы, все еще сжимающие рукоятку кинжала:

— Конечно, я отменяю свой приказ. Пойдем, я написал стихи, в китайской манере, я хочу услышать, что ты о них думаешь.

Масато глубоко вздохнув, и, все еще не отводя глаз от лезвия, ответил:

— Спасибо.

— Если бы ты был моим даймё, ты бы сделал то же самое, — ласково проговорил Масамунэ. — Сузуми-сан, — он улыбнулся, — действительно тебя любит, это она ко мне прибежала, рискуя жизнью, между прочим.

— Я знаю, — Масато поднялся и добавил: — Я только поменяю кимоно.

Воробышек сидела в своей комнате, не поднимая глаз. «Простите меня, пожалуйста, — еле слышно шепнула она. «Я не должна была, без вашего разрешения. Можете меня выгнать, я понимаю, я уйду».

Масато посмотрел на нее и попросил: «Дай мне черное кимоно с журавлями, и прибери все там, — он кивнул на проход. «Потом поговорим».

— Все-таки китайцы более, — Масато задумался, — пышные. Избыточные. Ну, — он улыбнулся, — как эти азалии. Я предпочитаю простой камыш, или тростник, серую воду реки, отражение далеких гор».

— Пиши стихи, — подтолкнул его даймё. Мужчины прогуливались по саду.

— Я написал, — голубые глаза Масато заиграли смешливыми искорками. «Хорошо, что я не умер — теперь эту дрянь никто не прочтет».

Масамунэ-сан внимательно посмотрел на собеседника.

— Поговори с ней, — сказал он.

— Для чего? — Масато пожал плечами. — Она замужем, счастлива, у нее еще дети. Она уж и забыла меня, наверное.

— Ты не забыл, — Масамунэ сорвал азалию и вдохнул ее запах. — Это же твой сын, Масато. Сын должен расти с отцом.

— Он меня и не помнит, — горько сказал мужчина. — Ему был год, когда… — Масато не закончил и отвернулся.

— Он похож на тебя, как две капли воды, — даймё помолчал. «Поговори, я прошу тебя, иначе ты всю жизнь будешь жалеть об этом. Давай я устрою прием в саду — вечерний, с факелами, — позову актеров, тут как раз труппа кёген в городе выступает, и приглашу их».

— Зачем ты это делаешь? — вдруг спросил Масато, обернувшись, глядя в темные глаза Масамунэ.

— Верность, справедливость и мужество суть три природные добродетели самурая, — пожал плечами даймё. «Поступить иначе, потакая своим страстям, было бы позором, что я тогда за воин, что за человек? Или ты думаешь, что ты мне не дорог? У меня нет ближе друга, чем ты, Масато-сан».

— Спасибо, — мужчина помолчал, и добавил: «Знаешь, она до сих пор мне иногда снится. Я ведь никого и никогда не любил, кроме нее. И, наверное, уже не полюблю».

Даймё вскинул голову, и посмотрел на нежные, еще слабые звезды. «Давай сегодня выпьем чаю в той беседке на острове, — предложил он. «В пруду будет видна луна, и, может быть, мы услышим голоса птиц».

Масато-сан вздохнул и, закрыв глаза, прошептал: «Может быть, да».

— А как это — театр? — спросила Белла, вертясь перед зеркалом.

Марта отодвинула ее и сказала: «Не слышала, что ли — мама рассказывала, она еще в Старом Свете его видела. Ставят возвышение и на нем разыгрывают всякие смешные истории».

Старшая девочка оправила подол отделанного кружевами платья и на мгновение подумала:

«Мама говорила, женщины сидят отдельно, на террасе, но все равно — может быть, он меня заметит. Да что это я — мне никогда в жизни не разрешат тут остаться».

Она погладила по голове сестру и весело велела: «Ты давай-ка, кукол своих убери, а то разбросала тут все. Уже скоро и возок приедет за нами, а папа и Дэниел прямо с верфи туда отправятся, они ведь помогают строить корабль, такой, как наш галеон, только чуть поменьше».

Тео постучалась в комнату к дочерям и улыбнулась: «Охрана уже на дворе, так что поехали».

— А там правда будут факелы? — устраиваясь на сиденье, поинтересовалась Белла. «Как красиво, должно быть!»

Тео внимательно посмотрела на Марту и, вздохнув, подумала: «А ведь она права — за кого ее выдавать замуж? Даже Себастьян не устроит ей хорошего брака. Выходить за полукровку, солдата какого-нибудь, который еще и руку на нее поднимать будет? Бедная моя девочка, она такая нежная, и так уже вон, сколько ей досталось. Хотя те индейцы, у которых они жили тогда, в джунглях, хорошо к ним относились, конечно. Если бы Себастьян умер, — хотя грех так думать, конечно, — я бы сразу к матушке под крыло уехала, там бы всем легче было».

— Приехали! — закричала Белла, увидев, как опускается перед ними мост.

— Какой вечер теплый, — подумала Тео, поднимаясь на террасу, ведя девочек за руки. «И луна сегодня полная, прямо над горизонтом висит».

— Какие они все красивые, — прошептала Марта, оглядывая женщин в ярких, летних кимоно.

«Как разноцветные бабочки».

Жена даймё — низенькая, изящная, — поднялась, и, глубоко поклонившись, показала рукой в сторону маленького столика.

— Сладости, — Белла обрадовалась. «И отсюда хорошо видно сад, мы ничего не пропустим».