- Уже есть, - зачарованно сказал Джон, когда они спустились на гидравлической платформе в просторные, уходящие вдаль подвалы здания. Юноша потрогал блестящую сталь. Отец заметил: «До пристани проложили. Это безопасней, сам понимаешь. Не всегда стоит демонстрировать, кто сюда приходит и кто уходит. Платформа очень удобна. У нас еще маленькая есть, документы поднимать. Отличная вещь, мистер Отис, американец, их строит. Называется «лифт».
Они прошли в помещение архива. Герцог показал на стеллаж с папками: «Читай. Наши коммунисты, как теперь принято говорить. Чартисты, это ерунда, - он усмехнулся, - а вот за ними будущее. Но мы ничего такого не допустим. Для этого нам и нужен, - он потрепал сына по голове, - мистер Джон Брэдли».
Маленький Джон снял неприметную комнатку в Уайтчепеле. Юноша устроился в мастерскую, что обслуживала кебы, и стал ходить на собрания радикалов. Сведения он передавал через тайник в церкви Святой Елены, в одной из скамей, оставляя там записки после воскресной службы.
Его кузен, Пьетро ди Амальфи, служил в церкви святого Георга, на Ганновер-сквер, их приходской. Однако, как сказал отец: «Седельщику, дорогой мой, в Мэйфере делать нечего. Это было бы удобнее, конечно, но там светская церковь. Пьетро самый модный священник в Лондоне, - герцог развел руками, - слишком подозрительно, если некий Брэдли начнет отираться в том приходе. Но тайник отменный, никто ничего не найдет».
Он потушил папироску и услышал знакомый голос: «Джон!»
О’Брайен сел напротив и пожал ему руку:
- Хорошо, что пришел. Я уезжаю, - ирландец понизил голос: «Летом начинаем. Вести из дома получил».
О’Брайен, член «Молодой Ирландии», сбежал в Ливерпуль на рыбацкой шхуне два года назад. Он, со своей группой, пытался напасть на казармы британских войск в Дублине. Джон познакомился с ним на собрании радикалов. Юноши были ровесниками, и сразу подружились. О'Брайен весело говорил: «Против таких англичан, как ты, я ничего не имею. Ты пролетарий, как и я, и тоже страдаешь под гнетом буржуа».
- Жалко, Фрэнсис, - искренне сказал Джон.
- Может, мне с тобой поехать? - он взглянул в серые глаза ирландца.
- Лучше на континент, Брэдли, - тот почесал черные волосы, и достал из них стружку. О'Брайен был столяром. «Летом, в Париже, еще раз баррикады возведут и добьются своего. Волк погиб в Париже, -добавил он грустно. «Так мы и не дождались его. Говорят, он отличный оратор был».
Джон, прочитав папки, спросил у отца: «А кто такой Волк?». Герцог помолчал: «Радикал европейский. Слава Богу, король Луи Филипп его в тюрьму отправил, пожизненно. Нет опасности, что он здесь, или в Ирландии начнет смуту поднимать».
- Курьер приехал, - продолжил ирландец, - из Европы. Сегодня он будет рассказывать о смерти Волка, о французской революции, и читать перевод «Манифеста». О'Брайен посмотрел на стальной хронометр: «Пошли, не стоит опаздывать».
- Завтра, - решил Джон, выходя вслед за ирландцем в светлый, апрельский вечер, - я папе записку оставлю, в церкви. Надо будет невзначай узнать, куда этот курьер еще собирается. В Лондоне легко потеряться. Он, наверняка еще и на север отправится. Там его легче будет арестовать.
Он сдвинул на затылок свою старую, шерстяную кепку и поспешил вслед за ирландцем по Вентворт-стрит. Рынок уже разъезжался. Они прошли среди пустых телег, минуя торговцев, что складывали лотки, и свернули на Дорсет-стрит. Между домами было развешано белье. Пригнув головы, мужчины исчезли в арке, что вела во двор.
В чердачной комнате было душно, плавали сизые слои дыма. Джон, усевшись рядом с О’Брайеном, оглядел собравшихся. Их было около трех десятков. Юноша хмыкнул:
- Никого нового. Этих людей я знаю, а вот курьер…, - у стола он увидел Гликштейна, еврея из Кельна, работавшего на табачной фабрике. Говорили, что он связан с европейскими радикалами, и участвовал в подпольном съезде, где, в прошлом году, был образован Союз Коммунистов.
О'Брайен толкнул Джона локтем: «Смотри, я ее раньше не видел. Хорошенькая».
Джон поднял голову и замер. Девушка, что говорила с Гликштейном, обернулась. Она была в скромном, темном платье, белокурые волосы стянуты в тяжелый узел. Синие, большие глаза посмотрели на Джона. Он почувствовал, что краснеет. Девушка была маленького роста, хрупкая, но Джон заметил, что руки у нее сильные, привыкшие к работе. На тонких пальцах красовались пятна чернил.
Гликштейн позвонил в медный колокольчик. Люди уселись, председатель пригладил седоватые волосы. «Добро пожаловать, - сказал Гликштейн, - мы рады приветствовать товарища, что приехала с континента, с вестями о французской революции. Надеюсь, вы понимаете, из соображений безопасности, мы не можем называть ее по имени…»
- Просто «товарищ Чайка», - улыбнулась девушка, - товарищ Гликштейн.
- Она и, правда, - подумал Джон, - похожа на чайку. Так же гордо голову поднимает. Какая она красавица.