Он опустился на персидский ковер. Была жаркая, зимняя ночь, трещали цикады. Из раскрытых окон веяло эвкалиптами и сухим, острым запахом буша. Джон подышал и посмотрел на темное, без единого огонька море.
- Она могла, - отчего-то подумал мужчина: «Могла снять перчатку. Хотя врачи сказали, что у большинства людей иммунитет к этой болезни. Когда она вернулась из стойбища, я ее..., - Джон, не справляясь с тошнотой, добрался до умывальной и опустил голову в медную раковину. Его вырвало. Вернувшись в гостиную, он прополоскал рот виски, и нашел свой окурок в пепельнице. Джон прикурил от свечи: «Видит Бог, я это сделаю».
На следующий день врач Евы постучал к нему в кабинет. Закрыв дверь, он оглянулся:
- Ваша светлость, ее светлость, как она мне сказала, ожидает ребенка. Уже четвертый месяц. Она попросила, чтобы я дал ей снадобье, но диагноз, - врач замялся, - еще не подтвержден. Мы должны понаблюдать за тем, что происходит с этими пятнами. Может быть, это просто реакция на какое-то местное растение, или кожная болезнь. В любом случае, я не могу проводить такие манипуляции без разрешения мужа, поэтому я к вам и пришел..., - он замолчал.
- Я согласен, - герцог отложил перо. Светло-голубые, прозрачные глаза взглянули на врача. Тот, отчего-то, поежился: «Делайте все, что надо».
Когда доктор ушел, Джон вздохнул: «Все-таки одумалась». Больше они с женой об этом никогда не разговаривали.
- Развод, - он все смотрел на серую гладь моря: «Нет, к чему? Люди не поймут. Все знают, что Ева больна. С больными не разводятся, это недостойно джентльмена. А Корнелия, - он, внезапно, усмехнулся, - Корнелия младше меня на тридцать лет. Зачем я ей нужен? Пусть спокойно работает. Потом, как тетя Марта, выйдет замуж, и я ее посажу на бумаги. У нее голова отличная. Не зря тетя Марта ей учителей из Кембриджа приглашала. Если бы женщин в университеты пускали..., Хотя не в наше время, - Джон выбросил сигару. Он услышал, как кто-то, за его спиной, открывает дверь на террасу.
В спальне пахло ландышевыми каплями. Вероника, лежала на кушетке, прижимая к виску влажный платок. Женщина, слабым голосом сказала: «Это ты! Ты виноват, Франческо! Ты повез его в Италию. Ты приглашал сюда этого Мадзини! В конце концов, этот Ньюмен, что принял католичество, тоже твой друг. А теперь, - она приподнялась, - теперь мы лишимся сына...»
Пьетро через неделю должен был отплыть на континент. Он ехал в Рим через Амстердам и Брюссель. «Заодно с родственниками повидаюсь, - улыбнулся мужчина. Взглянув в заплаканные глаза Вероники, сын твердо добавил: «Я решил, мамочка, и от своего слова не отступлю. Не волнуйся, я год поучусь, и вернусь».
- Этим, этим..., - Вероника подышала. Поднявшись, она зашуршала пышным, украшенным бантами платьем. Шелк цвета голубиного крыла отливал серебром в свете туманного, влажного дня. Погода началась портиться, пошли дожди.
- Католиком, - помог ей сын. Вероника подумала: «Даже сказать этого слова не могу. Господи, за что нам все это».
- Мамочка, - Пьетро обнял ее за плечи. От матери пахло знакомо, чернилами, и ее ароматической эссенцией. Она, всхлипнула: «Как же так? У них обет...»
- Это у священников обет, - рассудительно заметил сын: «Я еду изучать догматы католицизма. Вернусь и буду преподавать в университете. Латынь, итальянский..., Я просто, - Пьетро вздохнул, - пообещал, мамочка. Ему, - он указал куда-то вверх.
Ньюмен только усмехнулся:
- Если бы мне давали гинею за каждого юношу, что прибегал в церковь с разбитым сердцем, надеясь на утешение, я бы уже разбогател. То есть община, - поправил себя священник. «Что ты мне сейчас говоришь, Пьетро, мол, никого другого тебе не надо, так тебе двадцать семь. Ты молодой человек. Поезжай в Рим, поучись в Английском Колледже». Священник прикоснулся к руке Пьетро: «Потом посмотрим. И постригать я тебя не стану, и принимать в католицизм, тоже».
Пьетро открыл рот от удивления: «Я думал, что...»
- Думал, - Ньюмен выплеснул грязную воду в канаву: «У тебя голова горячая. Она у всех такая была. В Риме остынешь. Тебе по десять часов в день учиться придется. Остынешь и решишь, что тебе дальше делать».
- Почему лишимся? - Франческо забрал у нее платок и окунул в серебряную миску с холодной водой. Шторы были задернуты, дома царила тишина. Полина, с кузенами, уехала в Мейденхед.
Он нежно приложил к виску жены кружево: «Сидония и Мартин тебе то, же самое сказали». Франческо поцеловал ее высокий, белый лоб: «Католик. Ничего страшного, они в парламенте давно заседают, и в судах выступают. Женится, у нас внуки будут...»
- На ирландке, - вздохнула Вероника: «На какой-нибудь девчонке с фермы. Хуже того, на дочери эмигранта, пропахшего виски. Других католичек здесь нет. Она будет неграмотная, начнет рожать каждый год...»
- Ты сама хотела внуков, - удивился муж: «Они и появятся. Не плачь, пожалуйста. Пьетро едет учиться. У него нет намерения, участвовать в тамошней революции, я тебе обещаю. Он спокойный, разумный мальчик. Может быть, - он подмигнул жене, - на итальянке он и женится».