- Присматривал, - буркнул отец: «Кто такая Чайка? Впрочем, можешь не отвечать. Через три дня я лично явлюсь на подпольное собрание коммунистов, о котором ты мне не соизволил сообщить, и арестую их всех, и Чайку, и этого Гликштейна, и дружков его. Ты там - он упер палец в куртку Джона, -тоже будешь, понятно?»
- Лучше я умру, - сочно ответил Джон. Бросив взгляд на папки, юноша хмуро добавил: «Хватит. Я не хочу больше таким заниматься. Это мерзко, подглядывать за собственной семьей, папа. Мне стыдно, что я твой сын».
Его щеку обожгла пощечина. Герцог подул на ладонь:
- Щенок. Ты еще молод, судить об этом, понятно? Если ты посмеешь, с этой Полиной, хоть порог переступить, в любой церкви, отсюда и до Инвернесса, ее сразу арестуют. Это я тебе обещаю. Не думай, что вам удастся сбежать в Америку . Я пошлю распоряжение о том, чтобы тебе закрыли выезд из страны.
Джон сжал зубы. На пороге, не оборачиваясь, юноша, бросил через плечо: «Я тебя ненавижу».
Он вышел на дорогу, что вела к воротам участка, и, закурил папироску:
- Пьетро нам не откажет, я уверен. Обвенчаемся, и уедем. Прямо завтра. Пусть багаж Полины плывет себе, из Ливерпуля, а мы доберемся до Плимута. Я помню, «Золотой Ворон», мистер Берри. Уйдем в Ирландию, а там проще будет. Телеграф в Ирландию пока не проложили, - Джон, ядовито, улыбнулся: «Когда туда доберется распоряжение о запрете на мой выезд, мы с Полиной увидим берега Америки».
Он поднял воротник куртки и усмехнулся:
- Папа, наверняка, и Джону Брэдли выезд запретит. Ничего, паспорт у меня в порядке, у Полины тоже. Можно в Америке пожениться, по лицензии. Не хочется, чтобы Пьетро рисковал. Папа, если разозлится, может и ему веселую жизнь устроить, - Джон, едва слышно, выругался.
Под полом каморки в Уайтчепеле у него был сделан тайник. Там лежали деньги, и его настоящий паспорт.
- До свидания, мистер Джон! - крикнули ему из коттеджа охранников.
- Сами до станции дойдете? - Джон кивнул и стал ждать, пока откроются высокие, кованые ворота. Он помахал сторожам. Свернув на деревенскую дорогу, вдохнув влажный, туманный воздух побережья, Джон остановился.
- Полине надо пойти на то собрание, - вспомнил юноша: «Совершенно невозможно, я ее просто не пущу. Это слишком опасно. Но ведь она обещала, - Джон вздохнул и еще раз повторил: «Нет».
Он шел к станции и не видел, как отец, в телеграфной комнате, протянул охраннику записку. Тот взглянул на ряды тире и точек и быстро застучал ручкой аппарата.
- Так будет лучше, - герцог, дымя сигарой, следил за узкой, бумажной лентой: «Мальчик просто молод, он образумится, и скажет мне спасибо». Он взял копию телеграммы и направился к берегу. Яхта уже стояла у причала.
На перроне в Мейденхеде пахло гарью. Джон отдал контролеру свой билет, и сразу увидел Пьетро. Кузен стоял, прислонившись к экипажу. Из Лондона Джон отправил кабель, попросив священника встретить его на станции. Апрельское утро было тихим, пели птицы. Джон, взобравшись на козлы, пожал руку кузену: «Надо поговорить».
В Уайтчепеле Джон забрал паспорт и деньги, и получил расчет в своей мастерской. Расплатившись с хозяином каморки, юноша сжег документы Брэдли. Он, было, хотел сходить к Гликштейну. Тот жил у синагоги на Бевис-Маркс. Однако, едва повернув на улицу, Джон увидел в толпе пару неприметных мужчин в сюртуках. Они лениво прогуливались вдоль лотков со всякой мелочевкой.
- Папа, наверняка, еще и в доме напротив кого-нибудь посадил, - бессильно подумал Джон, - с блокнотом и подзорной трубой. Ему сразу донесут, что я здесь был. Гликштейн сейчас на фабрике -юноша посмотрел на свой хронометр, - там жена его, дети..., Трое детей. Если его арестуют, на что они жить будут? Надо его предупредить, чтобы отменил собрание, но как?
Он так и не придумал, что делать, и с тяжелым сердцем ехал в третьем классе в Мейденхед, читая Morning Post. Немногие пассажиры удивленно косились на него. Джон все еще был в куртке ремесленника.
- А читаю газету для джентльменов, - смешливо подумал юноша. В Morning Post писали о том, что папа римский отказался поддерживать борьбу итальянцев с австрийскими оккупантами.
- Ого, - Джон, невольно, присвистнул, - теперь вся Италия против него восстанет. Они надеялись, что папа будет возглавлять движение за независимость. Гарибальди такого не потерпит. Все это закончится республикой, как во Франции. Венгрия, Венеция..., - он пробежал глазами заголовки, - вся Европа пылает. Когда мы с Полиной вернемся, все изменится. И папа остынет, - он вздохнул и свернул газету.
Они ехали, молча. Когда Джон свернул папироску и закурил, Пьетро спросил: «Что такое?»
Джон выпустил клуб дыма. Посмотрев на видневшуюся вдали Темзу, юноша начал говорить. Серые глаза Пьетро улыбнулись. Он прервал Джона: «Полина мне сказала. Не о тебе, конечно. Сказала, что она обручена. Я ей письмо написал, - Пьетро остановил экипаж, - о том, что ее люблю».
Вокруг были поля. Джон увидел, совсем близко, приоткрытые, кованые ворота усадьбы.
- Я вам помочь не смогу, - вздохнул Пьетро. Джон, помолчав, спросил: «Потому что ты...»