Вельяминовы – Время Бури. Книга первая

Он ворочался всю ночь, вспоминая темные волосы, нежную, смуглую шею, тонкие щиколотки, в туфлях на высоком каблуке. Она играла Шопена, склонившись над фортепьяно, в ее локонах золотыми искрами отражались огоньки свечей. На вечеринку пришло много девушек, но Наримуне никого не видел, кроме нее. Длинные пальцы бегали по клавишам, он вдыхал запах цветов.

Ночью, сидя на подоконнике своей комнаты, он слушал шум капель, стучавших по крыше, и писал стихи. Так было положено поступать, когда человек чувствовал то, что сейчас переполняло его, горькую, пронзительную боль. Наримуне говорил себе, что больше никогда ее не увидит. Он отплывал в Японию, а Лаура оставалась в Европе. Юноша написал о дожде, шуршащем у входа в горную хижину, о мокрой траве на лужайке, об одиноком крике птицы, высоко, в скалах. Он, конечно, сжег бумагу. Как и всех аристократов, его учили стихосложению, однако Наримуне не испытывал иллюзий относительно своих способностей. Он сдул пепел со смуглой ладони:

– Больше ничего не случится. Вы встретитесь в Лондоне, а потом расстанетесь.

Юноша напоминал себе, что самурай не должен поддаваться страстям.

– Она не японка, – говорил себе Наримуне, – вы родственники, но люди разных стран. Ничего не получится…, – он одевался, чтобы пойти на Брук-стрит, когда за дверью раздались шаги.

– Если Лауры дома не окажется, – пообещал Наримуне, – развернусь и уйду. Значит, не судьба. Попрощаюсь письмом и уеду…, – она стояла, сжимая сумку. На Музеум-стрит, ветер вздувал желтые, осенние листья. Девушка часто дышала, темно-красные губы разомкнулись:

– Наримуне-сан, – Лаура смотрела вниз, – я знаю, что вы скоро уезжаете. Я хотела сказать, сказать…, – переступив через порог, он привлек девушку к себе, не думая о прохожих. Лаура задохнулась, оказавшись в его руках. Сумка и шляпа полетели куда-то в угол передней. Он, не глядя, захлопнул дверь. От мягких, теплых волос пахло цветами.

– Вишня, – понял Наримуне, – это вишня. Она вся, как цветок…, – Лаура, приникла к его губам:

– Ночью, когда ждешь своего возлюбленного, каждый легкий звук заставляет тебя вздрагивать: шелест дождя или шорох ветра. Я ждала, так ждала тебя…, – опустившись на колени, целуя ее ноги, он прижался головой к теплым коленям. Лаура оказалась рядом, на ковре. В передней было полутемно, он услышал слабый, легкий стон. Наримуне шептал что-то неразборчивое, нежное, целуя ее шею, маленькую, смуглую грудь, поднимая ее на руки, унося в спальню.

Лаура добралась на Брук-стрит, к вечеру. Она боялась, что отец окажется дома. Наримуне хотел поехать к Джованни и попросить ее руки, однако Лаура уверила его, что предложение можно сделать и позже. Ей пришлось сказать, что она едет в Токио. Они лежали, держась за руки. Наримуне зарылся лицом в ее волосы:

– Очень хорошо, любовь моя. Можно сразу пожениться. Я знаю, ты католичка, но нашим священникам, в храме, такое неважно…, – он поцеловал стройные плечи:

– Мы разберемся. Можно написать римскому папе, попросить разрешения на венчание. В Токио есть католический собор, прошлого века. И у меня в семье были католики. Или поедем в Сендай, – он приподнялся на локте, – на Холм Хризантем…, – Лауре не хотелось думать ни об Уайтхолле, ни о Секретной Разведывательной Службе, ни о дяде Джоне, ни о карьере.

Она даже не предполагала, что такое бывает. Лаура немного знала, чего стоит ждать, однако не чувствовала ни боли, ни страха. Она счастливо закрывала глаза, и смеялась, обнимая Наримуне.

– Только бы папа ничего не заметил, – в ванной, Лаура привела себя в порядок, – или тетя Юджиния. Хотя она обычно на обед не остается, привозит папу и уезжает…, – завтра с утра Лауру ждали в Уайтхолле. Начиналась подготовка к ее новому назначению. Потом они с Наримуне ехали в сады Кью. Лаура застыла с чулками в руках:

– А потом…, – она даже пошатнулась, так это было сладко, – потом…, В Токио я сниму квартиру. Мы сможем свободно встречаться, ночевать друг у друга…, – услышав голоса, Лаура заторопилась. В зеркале отражалось счастливое, разрумянившееся лицо. Быстро натянув домашнее платье, она закрутила волосы узлом на затылке.

– Надо сходить к врачу, женщине, – сказала себе Лаура, – хотя мы были осторожны. Он меня старше, он в таком разбирается. Но все равно, надо быть уверенной. Схожу, перед отъездом, – она спустилась вниз.

Роллс-ройс тети Юджинии поворачивал с Брук-стрит на Ганновер-сквер. Отец стоял у открытой двери, опираясь на костыль. Лаура взглянула на его поседевшую, темноволосую голову:

– Он опять один остается. Когда я выйду замуж, за Наримуне, я в Японии обоснуюсь…, – Лаура, мимолетно, подумала о войне. Девушка успокоила себя:

– Ничего не случится. Даже если Япония вступит в конфликт с Китаем, или Советским Союзом, Британии это не коснется. Папа обрадуется, Наримуне наш родственник…, – в пансионе, она сказала:

– Милый, если ты сейчас сделаешь предложение, папе будет нелегко. Я уезжаю, он меня давно не видел. Я получу отпуск, мы вернемся в Англию, и поговорим…, – Наримуне тяжело вздохнул: