Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ)

– Симон, я не хочу тебя торопить, но… – Шмуэль знал, о чем идет речь. К вечеру в районе парламентской площади тоже появились баррикады. Кирай решил не ждать объявления Надя о создании коалиционного правительства:

– Товарищ Имре, несмотря на его заверения в любви к Венгрии, еще не решил, куда метнуться… – издевательски сказал генерал, по дороге на кладбище, – но, надо отдать ему должное, он, действительно, помог найти твоего отчима. В общем… – Кирай вздохнул, – завтра мы атакуем здание ЦК партии. Все равно меня оттуда исключили и выписали смертный приговор… – он коротко улыбнулся.

Полковник Малетер формировал регулярные отряды, из сил восставших. Оружия и автомобилей хватало. Шмуэлю быстро нашли и опель, и автомат с гранатами:

– Даже документы принесли, правда, венгерские… – он повертел старый паспорт, – ровесник дяди Авраама. Он знает венгерский язык, в случае проверки, он объяснится… – Кирай велел Шмуэлю не соваться на шоссе:

– Лучше подольше проведете в дороге… – он начертил на карте путь, в обход Дьёра, – там совсем деревенские места, русских ждать неоткуда… – Шмуэль ожидал увидеть в Вене тетю Цилу и Генрика с Аделью:

– Тетя Марта и дядя Меир, наверняка, в городе, – понял юноша, – надо сказать дяде Меиру, что мамы больше нет. И папе… – он не стал поправлять себя, – папе тоже надо сказать… – загорелое лицо матери было странно умиротворенным. Шмуэль сглотнул:

– Мы сейчас, господин генерал, сейчас… – Кирай приобнял его:

– Я в машине подожду. Побуду вашим шофером, до окраины. По городу лучше ехать с конвоем. Да и майор… – его голос дрогнул, – то есть твоя мать, заслуживает военных почестей… – Шмуэль подумал, что в Израиле, мать, наверное, похоронят на горе Герцля:

– Она никогда не служила в нашей армии, но она офицер Армии Крайовой, кавалер британских и европейских орденов… – ордена Эстер держала в ящике рабочего стола. Фрида и Моше, детьми, любили играть с блестящими знаками:

– Британский, польский, голландский, французский, – вспомнил Шмуэль, – Кирай обещал, что от Венгрии она тоже получит награду, посмертно… – на военном кладбище, на горе Герцля, устроили отдельный участок, для еврейских солдат союзных армий:

– Маму положат там… – слезы потекли по лицу Шмуэля, – мы будем к ней приходить. Теперь мы с Иосифом должны читать кадиш, и папа с дядей Меиром тоже. Я уверен, что в Риме все поймут, разрешат мне ходить в синагогу… – во время службы в армии Шмуэль, больше всего, боялся, увидеть в списках погибших, имя брата:

– Тогда я не знал, как сказать о таком родителям, а сейчас мне надо поговорить с дядей Авраамом, то есть папой…

Прижавшись щекой к прохладной щеке матери, он вдохнул знакомый аромат простого мыла. Детьми, они с братом, сидели в жестяном тазу, в садике особняка Кардозо, в Амстердаме. Над зеленой травой, над распустившимися розами, плыли мыльные пузыри:

– Мы смеялись, тянули руки к маме. Она целовала нас, заворачивала в одно полотенце, вдвоем. От нее так пахло, банным мылом… – юноша зарыдал:

– Мама, мамочка, прости меня, пожалуйста… Я должен был тебя защитить, я… – крепкая, знакомая рука легла ему на плечо. Не стирая слез, Шмуэль заставил себя обернуться:

– Он еще не понимает, что случилось, он… – Авраам все понимал. На войне он видел достаточно мертвых тел. На мгновение, ему показалось, что Эстер спит:

– Как в Польше, в горах. Она любила спать на спине, а я клал голову на ее плечо. Это было после операции, я еще ходил с повязкой. Она укачивала меня, пела старую песню, про озеро Кинерет… – в свете одинокой лампочки, под потолком, он увидел слезы на лице пасынка. Шмуэль вытер щеки рукавом грязной рубашки:

– Надо поддержать мальчика, – сказал себе Авраам, – ему всего двадцать. Я… – он подавил рыдания, – я буду скорбеть потом, когда мы привезем ее домой. Господи, дай мне сил, дети еще маленькие…

У него ничего не получилось. Он упал на стол, тыкаясь мокрым лицом в ее грудь:

– Эстер, Эстер, зачем ты так, зачем… – Авраам раскачивался, подвывая. Шмуэль обнял его:

– Папа, милый, не надо. Папа, я здесь, я с тобой… – они плакали, прижавшись друг к другу, глядя на спокойное лицо Эстер.

Наум Исаакович велел остановить бронированный опель, из гаража управления госбезопасности, на проспекте Андраши, рядом с трапом ТУ-104, присланного из Москвы. Путь в Будапешт пролегал над странами Варшавского договора, но самолет шел с конвоем истребителей.

Помогая себе здоровой, правой рукой, Эйтингон открыл дверь:

– Очень хорошо, что так. Повстанцы могут заполучить зенитную артиллерию. Неподалеку от австрийской границы они угнали танк и расстреляли наши машины… – донесение из Дьёра Эйтингон прочел в санчасти, где ему вынимали пулю, из левого предплечья. Выжившие танкисты мало что помнили, но, судя по всему, стычка началась с проверки документов у какого-то иностранца.

Пробежав глазами его описание, Эйтингон выругался:

– Проклятый инвалид явился сюда за женой. Не думал я, что партизанский герой умеет еще и водить танки… – документов остальных гражданских лиц танкисты просто не видели: