Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ)

Господин Андреас, или Андрей Петрович, как его звали на русском, развел руками:

– Я партизанил, как и многие, в вашей героической стране. Я работал в тылу немцев, устраивал диверсии, а после победы вернулся в университет… – историк говорил на неплохом норвежском языке. Выяснилось, что он знает шведский и английский:

– Моя докторская диссертация посвящена связям Древней Руси и Скандинавии… – объяснил Андрей Петрович, – английский я знал давно, как и немецкий, но ваши языки нужны мне для работы… – историк навещал Норвегию по приглашению университета Осло:

– Раньше бы вы не разъезжали по заграницам, коллега, – заметил кто-то из ученых, – в сталинские времена ваших соотечественников не выпускали за рубежи России… – господин Андреас, невозмутимо, проглотил устрицу:

– Времена беззакония прошли, культ личности давно ликвидирован. СССР, и другие социалистические страны, полноправные члены мирового сообщества… – постучав американской сигаретой о военных времен портсигар, он закурил.

Девушки разносили крепко заваренный кофе. На столах появились деликатные пирожные, эклеры, с ванильной и шоколадной глазурью, корзиночки, с заварными кремом и ранней клубникой:

– Я работал в СССР, в двадцатые годы, – заметил пожилой член парламента, – я тогда был юнцом, едва закончил агрономический факультет. Нансен послал меня в Саратовскую область, на сельскохозяйственную станцию… – парламентарий пощелкал пальцами, – мы ехали через Ленинград. У вас есть знаменитое кафе, с похожими пирожными… – господин Андреас кивнул:

– «Север». Там и сейчас делают отличные petit fours. К сожалению, наборы, привезенные мной, разошлись внутри советского посольства… – он подмигнул парламентарию, – дипломаты любят подарки с родины… – господин Андреас кинул взгляд в сторону подстриженного газона. От знаменитой трубки поднимался сизый дымок:

– Господин Бор тоже здесь… – он угостил парламентария сигаретой, тот отозвался:

– Да, он приехал из Стокгольма. Летом он открывает в Дании новый исследовательский институт, теоретической физики. Бор разговаривает с учеными, приглашает их на работу… – Андрей Петрович поднял бровь:

– Сейчас он, кажется, разговаривает с механиком из обслуги здания… – рыжий парень, в скромном пиджаке и свитере, не только без смокинга, но даже и без галстука, попыхивая сигаретой, внимательно слушал Бора. Собеседник русского усмехнулся:

– С самым что ни на есть ученым, гордостью Норвегии. Инге Эйриксен, сын расстрелянных гитлеровцами партизан. В девятнадцать лет он получил два магистерских диплома, в Кембридже. Ему всего двадцать три, а в июне он защищает докторскую диссертацию, по теоретической физике. Говорят, что американцы предложили ему гражданство и щедрый контракт, по военной части, но наш Инге отказался. Он, как и его наставник, покойная доктор Кроу, не принимает участия в таких проектах. Думаю, Бор, переманивает его в Копенгаген… – русский прищурился:

– Он работает в Осло, в университете… – парламентарий покачал головой:

– Он сельский учитель, на родине, в горах у озера Мьесен. Он преподает в гимназии математику и физику. Наш Инге истинный сын Норвегии…

Господин Андреас изящным жестом допил кофе: «Представьте меня, пожалуйста».

На маленькой кухоньке аспирантского общежития университета Осло вкусно пахло копченой рыбой и свежим кофе. Кусая картофельную лепешку, Инге просматривал конспект завтрашнего семинара, со студентами-выпускниками. Он не смог отказаться от предложения университета проводить занятия в столице:

– В гимназии меня заменят, – заметил он Сабине, – а деньги нам нужны. Дядя Теодор бесплатно сделал проект восстановления усадьбы, но для стройки понадобятся средства…

Через пятнадцать лет после пожара, уничтожившего дом Эйриксенов, на пустынном берегу озера Мьесен остались только разрозненные камни, на месте бывшего особняка, хозяйственных построек, и домика, где жила Констанца.

Инге с Сабиной бродили по сухой траве, держась за руки, слушая шум ветра. Мелкие волны набегали на мокрую гальку. Приставив ладонь к глазам, Сабина изучала далекие вершины гор:

– Похоже на Шотландию, но все более величественно… – Инге усмехнулся:

– То есть дико. Ты видела, какая дорога сюда ведет, от города… – Сабина хорошо управлялась с машиной, подержанным фордом, но на осыпающемся серпантине даже Инге с трудом удерживал руль:

– Хорошо, что она водит только в долине… – подумал юноша, – я ее просил быть осторожнее… – Сабина уверяла, что может ездить и на велосипеде, однако Инге настаивал на форде:

– Ты слышала, что сказал доктор, – почти жалобно заметил он, – велосипед, на таком сроке, может быть опасен…

Мальчик или девочка, должны были появиться на свет в середине мая. Рабочий стол Инге и Сабины, в квартирке, на первом этаже унылого жилого дома, усеивали листы бумаги со списками имен:

– Олаф или Кристина, но мы еще не решили… – дожевав лепешку, Инге почесал рыжие кудри, – может быть, мы назовем малыша в честь родителей Сабины, или бабушки Эпштейн… – Тупица писал, что в конце мая демобилизуется: