– Я устроил себе пасхальные концерты в Риме. Шмуэль постарался, поговорил с нужными людьми. Если бы он не собирался стать священником, я бы нанял его агентом. У него отлично подвешен язык. Он организовал мне приватное выступление, для кардиналов и папы. Пресса меня полюбила, интервью были отменные. Адель прилетела из Лондона, дядя Авраам водил нас по музеям. Иосиф летом заканчивает службу, поступает в университет…
В Лондоне и на континенте тоже все было тихо:
– Лаура растет и радует нас, – читали они с Сабиной ровный почерк мамы Клары, – Аарон думает только о будущей работе в Париже. У тети Марты с дядей Джоном все в порядке. Я приеду, милые детки, помогу вам. Это мой первый внук или внучка… – Инге позаботился о ширме для комнаты. Сначала Клара хотела остановиться в отеле:
– В Рьюкане нет гостиниц, – объяснили они с Сабиной, в телеграмме, – фермеры сдают комнаты туристам, но их усадьбы далеко от города… – Сабина обнадеживала мать, что они все поместятся в одной комнате:
– И поместимся, – Инге налил себе кофе, – в конце концов, я могу ночевать в сарае, с курами… – сарайчик, на ухоженном огороде, он сколотил сам. В доме, куда их поселила гимназия, в подвале стоял отопительный котел, а из крана текла вода:
– Даже есть ванна, – весело сказал Инге жене, – в усадьбе у нас были только колодец и баня. Газ горит… – он щелкнул рычажком, – радио работает… – по вечерам они устраивались на диване, накрытом тканым одеялом. Осло передавал музыку Грига, шуршал карандаш Сабины, Инге поднимал голову от тетрадей:
– К тебе в кружок искусств очередь выстроилась, – улыбался он, – девочки хотят научиться ткать и вышивать…
Инге восстановил старинный ткацкий стан, прошлого века, найденный Сабиной на блошином рынке, в Бергене. Девочки шили праздничные платья, бунады, украшали вышивками полотенца, и плели кружево:
– Ей тоже к лицу бунад, – ласково подумал Инге, – она стала еще красивее, моя Сабина… – городской врач считал, что все складывается хорошо:
– Скорее всего, ожидается мальчик, господин учитель… – несмотря на возраст, в городе их называли уважительно, – и большой. Дитя пойдет в вас, в вашего покойного отца… – почти семидесятилетний врач помнил еще деда Инге. Несмотря на беременность, Сабина преподавала в гимназии:
– Она волновалась, из-за норвежского языка, – фыркнул Инге, – ерунда, она очень способная. Она выступает на педсоветах, пишет в газету, в Рьюкане… – Сабина вела колонку о шитье и рукоделии. Учительнице было неловко открывать ателье, но Инге видел наброски, в альбомах жены:
– Она хочет сделать линию сумок и украшений, с местными узорами, когда мы осядем на одном месте… – он пока не знал, что его ждет, после защиты доктората:
– В Америку мы точно не поедем. То есть поедем, навестить семью, но военными проектами я заниматься не собираюсь… – Сабина с ним согласилась:
– Но я хочу позаниматься с дядей Теодором, – восторженно сказала жена, – он великий архитектор… – они получили из Америки тяжелые конвертов, с чертежами и рисунками. Инге даже открыл рот:
– Таких домов здесь никогда не видели… – вилла вписали в скалы, стеклянные панели окон выходили на озеро. Каменная крыша, увенчанная норвежским коньком, напоминала заснеженные вершины:
– Пещера горного короля, – хлопнула себя по лбу Сабина, – понятно, чем вдохновлялся дядя Теодор… – Инге кисло заметил:
– На такой особняк не хватит и Нобелевской премии, учитывая, что я ее еще не получал… – Сабина чмокнула рыжие вихры:
– Получишь. У нас будет летний дом, как у Генрика с Аделью, в Тель-Авиве… – Сабина была счастлива за сестру:
– Генрик хороший парень, тоже музыкант. Он всегда поймет и поддержит Адель, как Инге меня. Из-за карьеры, они, наверное, подождут с детьми. Ничего, мама прогостит у нас все лето, порадуется внуку или внучке… – Инге прислонился к косяку окна. Велосипед в Осло он привозил на поезде:
– Мой верный друг стоит внизу… – он прищурился, – но до почты я пешком дойду, здесь не больше пяти минут… – общежитие размещалось в бывшей богатой вилле, на краю Дворцового Парка, рядом с историческим музеем. Инге мог позвонить Сабине из временного кабинета, в университете, но юноша был щепетилен:
– Тем более, нельзя связываться оттуда с тетей Мартой, – напомнил себе Инге, – хмырь якобы историк, но может забрести и на физический факультет. Он такой же историк, как я балерина. Правильно говорил покойный дядя Степан, Лубянка постучится в мои двери…
Инге намеревался сказать тете Марте о завтрашнем обеде, с господином Андреасом. Рассовав по карманам кошелек и сигареты, он сбежал по лестнице во двор:
– Понятно, что завтра мне надо побольше слушать и поменьше говорить. Но Сабина ничего не должна знать, ей сейчас не до этого… – он отодвинул засов кованой калитки:
– Нельзя ее волновать, перед родами… – немелодично насвистывая, Инге зашагал в сторону почты.