– О таком говорить преждевременно, ваше величество. У миссии есть первоначальная задача, спасение господина Валленберга… – они согласились, что нельзя вовлекать Журавля в операцию:
– Во-первых, его перевели в Министерство Среднего Машиностроения, – заметил Джон, – он занимается атомным проектом. В открытых источниках об атоме ничего не упоминается, но мы знаем, о чем идет речь. Он понятия не имеет, что происходит на зонах. Конечно, он будет спасать дочь, если мы… – герцог сделал резкий жест, – хоть она и выросла, она его ребенок. Но нельзя ставить под угрозу благополучный исход операции. Во-вторых, Журавль вообще не в Москве, а, даже если бы и был, в столицу нам хода нет…
Судя по фотографиям с самолета-шпиона, ближайшая к зоне, упомянутой Валленбергом, подходящая для посадки площадка, лежала в сотне километров от колонии. Марта легко произносила заковыристые русские названия:
– Не русские, – поправил себя Джон, – слова местных народов, ханты и манси… – кузина провела паркером по карте:
– Никаких дорог в тех местах, разумеется нет, но миссия берет лыжи. Даже учитывая зимнюю погоду, понадобится не больше недели, чтобы добраться до нужной точки… – Джон вспомнил свое похищение, на тегеранской конференции:
– Я все это видел. Зиму, снег, метель, семь скал, на холме. Рядом был Меир и еще какой-то старик. Питер рассказывал, о Князеве, на Дальнем Востоке… – Джон напомнил себе, что фон Рабе накачал его наркотиками:
– Мне что угодно могло почудиться. Хватит сантиментов, займись делом… – они улетали в Лервик после воскресной мессы и раннего ланча:
– Позавтракаем мы здесь, – лендровер замедлил ход, – глины вокруг много. Изжарим куропатку, как мы с Питером делали, выбираясь из России… – им еще предстояло пройти обратный путь, до самолета:
– Но мы берем лыжи, для Валленберга. Лыжи, и целый арсенал оружия. За нами пошлют погоню, но мы затеряемся, в глухих лесах… – остановив машину, королева не выключала двигателя:
– Высажу вас и поеду в замок, меня ждут собаки… – она потушила сигарету, – ваша светлость, когда вы вернетесь, у меня будет к вам приватный разговор, насчет моей сестры… – ее величество понизила голос. В зеркальце Джон увидел, что дети еще спят. Он помялся:
– Ваше величество, я, в сущности, тоже разведен, как и… – он повел рукой, – вы понимаете, о чем я… – королева, искоса, взглянула на него:
– Я не хотела скандала, который бы, неизбежно, случился, после такого брака принцессы, – отчеканила она, – и вы не разведены, вы вдовец. Я сама читала некролог… – краткое объявление о скоропостижной смерти герцогини Экзетер, составили на Набережной:
– Вы не венчались с покойной, – настойчиво продолжила королева, – прошло два года, вам не обязательно ждать еще три. И вы родились на ступенях трона, как выражались во времена наших предков. Самое главное, что вы по душе Маргарет… – Джон склонил голову:
– Я вернусь, ваше величество, и тогда мы все обсудим. Но я благодарен, это огромная честь, для меня, для моей семьи… – сзади раздался сонный голос:
– Мы приехали, что ли… – королева расхохоталась:
– Все дети одинаковы. Бегите… – она обернулась, – у вас впереди отличная рыбалка. Может быть, даже повезет с куропатками… – над холмами, на востоке, поднималось золотое солнце ясного, морозного дня.
От твидового пальто тети Марты уютно пахло сладким жасмином.
Привалившись к теплому боку женщины, Полина, зевая, слушала воскресную проповедь. Священник говорил о будущем Рождестве. В Балморале еще не поставили елку, но, по предыдущим визитам, девочка знала, что дерево привезут на следующей неделе. Она нашла глазами светловолосую голову брата:
– Мы с Джоном и детьми ее величества нарядим дерево, как дома, в замке, или на Ганновер-сквер… – Полина любила гостить у тети Марты. В их городском особняке, кроме домоправительницы, слуг и охранников, больше никто не жил. Парадная столовая, серого мрамора, с картиной, где Ворон вел корабль на испанские галеоны, дышала холодом. За завтраком, в компании брата, Полина часто чихала. Они оба ели в школьной форме, девочка накидывала куртку и заматывалась в шарф:
– В замке тоже зябко зимой, – вздыхала Полина, – но, когда была жива мама, у нее в апартаментах всегда горел камин… – она плакала, узнав о смерти матери. Ей хотелось зарыться лицом в шелковую юбку, почувствовать ласковые руки:
– Мама сидела со мной, когда я болела, – девочка шмыгала носом, – она учила меня играть на фортепьяно, мы с ней читали журналы… – больше всего Полина любила устроиться с матерью на низком, арабском диване в библиотеке. Из чеканной, бронзовой пепельницы поднимался дымок сигареты, в открытой коробке блестели шоколадные трюфели. Мать пила кофе, Полине лакей приносил какао. Шелестели страницы Vogue, мать читала Полине светскую хронику. Они рассматривали фото голливудских звезд и холеных красавиц, лица особ королевской крови, как выражались журналы. Полина редко думала о своем происхождении: