– Брала, но больше ради спокойствия. Москва была здесь, – она кивнула на комод, – до переворота, что называется, а остров… – женщина помолчала, – ты знаешь, что, по соображениям безопасности, я не имею права держать такую корреспонденцию в особняке… – подросток забросил руки за голову:
– Я бы не смог так жить… – серьезно сказал мальчик, – как бабушка, как ты. Не смог бы притворяться, играть. Папа воевал, это гораздо легче… – Марта взъерошила белокурые, коротко стриженые волосы сына:
– Тебе и не придется, милый. Все это… – она повела рукой в сторону папок, – конечно, закончится нескоро… – женщина вздохнула, – но тебе надо заботиться об аттестате, о поступлении в университет… – Максим думал о немецкой газете, случайно увиденной на столе старшего брата:
– Коммунистическое издание, то есть комсомольское… – он хорошо знал немецкий язык, – зачем Теодору-Генриху комсомольская пресса… – после поездки в Америку они пытались назвать старшего брата в заокеанской манере:
– Он такой же ТиЭйч, как я китаец, – весело подумал Максим, – по нему сразу видно, что он граф фон Рабе. Из него никогда не выйдет американец… – в школе, правда, брат не настаивал на двойном имени:
– В конце концов, папу так звали, – соглашался мальчик, – Генрих, тоже хорошо… – о газете Максим решил пока не говорить:
– Если он захочет, он сам все объяснит. Это его личное дело. Хоть он мне и брат, но не след лезть туда, куда меня не звали… – сюда его тоже, в общем, не звали, но мальчик не мог смолчать.
Он вспомнил, как пил кофе с отцом, в кафе у станции Холборн:
– Папа поболтал с мистером Луиджи по-итальянски. Себе он взял эспрессо, а мне капуччино, и миндальную нугу. У мистера Луиджи хорошо готовят сладости, но у мамы, все равно, они вкуснее…
Зная, что отец уезжает, с дядей Джоном и дядей Меиром, подросток поинтересовался, вернется ли он к православному Рождеству. Волк отозвался:
– Нет, мой милый. Я отмечу праздник в другом месте. Но тебя, разумеется, ждут в соборе… – каждое воскресенье Максим занимался русским языком и Священным Писанием, с отцом Блумом. Два года назад православная община переехала в арендованное здание бывшей англиканской церкви, в Найтсбридже. Обычно по воскресеньям Максим ходил к службе с отцом:
– Потом мы пьем чай, с настоятелем, а домой я добираюсь один… – отец попросил его передать извинения, священнику. Максим, озабоченно, спросил:
– Но ты, надеюсь, вернешься к Пасхе… – Волк рассмеялся:
– Я раньше вернусь, сыночек, но связаться со мной никак не получится…
Ласковая рука матери гладила Максима по голове. Марта привлекла его к себе:
– Станешь адвокатом, мой милый, начнешь работать в папиной конторе. Думай сейчас об учебе, маленький Волк… – Дебюсси в радиоле сменился Первым Концертом Чайковского:
– Тоже Генрик играет, – поняла Марта, – с оркестром. Завтра они с Аделью устроят маленький концерт для семьи. Рождественские песни, ханукальные песни. Надо послать к Джону, то есть к миссис Мак-Дугал, за гитарой. Споем с Максимом русские романсы… – Волк научил сына играть на гитаре:
– Папа любит этот концерт, – вспомнил Максим, – нет, надо спросить у мамы. Она не станет мне лгать… – щелкнула зажигалка, мальчик пошевелился:
– Мама… – Максим тяжело вздохнул, – папа в Россию поехал, то есть в СССР? За господином Валленбергом… – Максим знал, чем отец занимался на войне:
– Спасал евреев. То есть, он не любит о таком говорить, он только замечает, что исполнял долг порядочного человека. И сейчас он так делает… – Марта смотрела на твердый очерк мальчишеского подбородка:
– Волк, только маленький. Нельзя скрывать правду, я никогда такого не делала, с детьми… – она кивнула:
– Да, милый. Но ты понимаешь, что… – Максим поцеловал ее руку:
– Это ясно, мамочка. Не беспокойся, я ничего, никому не скажу… – он запнулся:
– Но если папа не вернется… – Марта стряхнула пепел:
– Не было такого, чтобы он не возвращался, Максим Максимович. Вернется, погоняет тебя, по школьной программе. Университет не за горами, – со значением, добавила Марта, – а оценки у тебя, сам знаешь, бывают причудливыми… – она добавила:
– Но ничего страшного. Как я и говорила, вырастешь, начнешь работать под началом папы… – Максим поднялся:
– Если он вернется, то да… – Марта открыла рот, мальчик обернулся:
– Но, если не вернется, я стану работать на тебя, мама, то есть на правительство. Спокойной ночи… – Марта не успела ничего сказать. Дубовая дверь закрылась, музыка взлетела вверх.
Устало опустившись в кресло, она положила перед собой пистолет. Половицы на лестнице заскрипели, женщина пробормотала:
– На правительство. Хорошо, что он не собирается ехать в Москву. То есть он поедет, если… – Марта отогнала от себя эти мысли:
– Ничего не случится. Волк вернется, один раз он восстал из мертвых… – серебристый свет луны пробивался через бархатные портьеры, переливался призрачным лучом на рамах картин:
– Те, кто живы, мертвы… – почудился Марте холодный смешок, – помни, внучка… – Марта гневно раздула ноздри:
– Те, кто мертвы, живы. И вообще, тебя нет, ты давно скончалась… – голос ничего не ответил. Марта потушила сигарету: