Такое тогда было время, и нет ничего удивительного ни в том, что царский дворец служил местом собраний кружка Татариновой, ни что на них видели священнослужителя, протоиерея столичного Исаакиевского собора, известного проповедника Алексея Ивановича Малова, которого искренне восхищали песнопения и пророчества Екатерины Филипповны.
Особая роль в кружке-секте принадлежала музыканту кадетского корпуса Никите Федорову, чьи чудачества обеспечили ему в Петербурге прозвище Никитушка, так же его именовали и кружковцы. Его пророческий дар, проявлявшийся в ходе радений в форме неожиданных откровений, обеспечивал ему видное положение в секте, которая даже зачастую была называема Никито-Татариновской.
Следует сказать, что Татаринова и те, кто составлял ее окружение, не были ни скопцами, ни хлыстами. Екатерина Филипповна придерживалась только православного вероисповедания, она не разделяла и не воспринимала ни скопческую, ни хлыстовскую идеологию.
В своих проповедях она оставалась в рамках толкований догматов в мистическом духе. У скопцов Татаринова позаимствовала только радение, в ходе которого все участники этого коллективного молельного обряда доходят до мистического экстаза. Ею мрачные обряды хлыстов и скопцов были преобразованы в театральное действо.
Собрания Татариновой открывались чтением священных книг, затем пелись песни. Это были сочиненные ею самой духовные стихи, которые клал на музыку, по большей части используя народные напевы, Никитушка, или пелись песни хлыстов «Царство, ты, царство», «Дай нам, Господи, Иисуса Христа», а иногда и церковные, в частности «Спаси, Господи, люди Твоя». После песнопений начиналось радение, заключавшееся в кружении всех участников обряда, которое все ускорялось и заканчивалось тогда, когда на кого-нибудь «накатывал» Дух святой, и этот человек принимался пророчествовать. Чаще всего «накатывало» на саму Татаринову, на Никитушку и некую Лукерью.
Что касается собственно пророчеств, известны по большей части те, что произносила Татаринова (о них будет сказано ниже), предсказания же остальных кружковцев канули в Лету. Каких-либо свидетельств современников на этот счет тоже не сохранилось. Впрочем, и фиксировать пророчествуемое было затруднительно, так как к моменту говорения тот, на кого «накатывал» Дух святой, находился в глубоком трансе, а пророчество представляло собой поток необыкновенно быстро произносимых бессвязных речей, напоминающих народные прибаутки по ритмике и включающие рифмы. Согласно воспоминаниям, прорицания в основном относились к ближайшей судьбе «ближнего круга», то есть к непосредственным участникам радения, которые отлично знали друг друга.
У каждого радения был четкий сценарий, кроме музыки, сочинявшейся профессиональным музыкантом, радетельному делу служили еще живопись, чаще всего кисти Боровиковского, славившегося необычайно богатой палитрой красок, и хореография. Таинственность и мрачноватая красочность этих обрядов, разворачивающихся в завораживающее действо, в ходе которого каждый желающий зритель мог легко превратиться в участника, привлекали немало людей.
Что до действа как такового, то современники Татариновой оставили весьма противоречивые их описания. Некоторые же современные авторы описывают радения так: когда заканчивался бал в Михайловском дворце и основная масса публики удалялась, то оставшиеся посвященные переодевались из бальных платьев и мундиров в белые рубахи до пят и принимались бесноваться, погружая себя в состояние транса. Похожая картина нарисована Максимом Горьким в его романе-эпопее «Жизнь Клима Самгина». Однако современники Татариновой ни о каких переодеваниях не упоминали.
Для полноты картины будет интересно ознакомиться с описаниями радений Е. Ф. Татариновой, принадлежащими архимандриту Фотию и Ф. Ф. Вигелю. Последний в своих «Записках» писал: «Верховная жрица, некая госпожа Татаринова, посреди залы садилась в кресла, мужчины садились вдоль по стенам, женщины становились перед нею, ожидая от нее знака; когда она подавала его, женщины начинали вертеться, мужчины петь, под текст ударяя себя в колена, сперва тихо и плавно, а потом все громче и быстрее. В изнеможении, в исступлении тем и другим начинало что-то чудиться. Тогда из среды их выступали вдохновенные, иногда мужик, иногда простая девка, и начинали импровизировать нечто, ни на что не похожее. Наконец, едва передвигая ноги, все спешили к трапезе, от которой нередко вкушал сам министр духовных дел».
Тут, конечно, заставляют улыбнуться «мужики» и «простые девки», ведь хорошо известно, какого высокого социального положения люди посещали радения Татариновой.