Величайшие русские пророки, предсказатели, провидцы

Я пишу Вам из лазарета „чесоточной команды“. Здесь я временно освобождён от в той мере несвойственных мне занятий строем, что они кажутся казнью и утончённой пыткой, но положение моё остаётся тяжёлым и неопределённым. Я не говорю о том, что, находясь среди 100 человек команды, больных кожными болезнями, которых никто не исследовал точно, можно заразиться всем, до проказы включительно. Пусть так, но что дальше? Опять ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное, с которым говорят языком конюхов, а в виде ласки так затягивают пояс на животе, упираясь в него коленом, что спирает дыхание, где ударом в подбородок заставляли меня и моих товарищей держать голову выше и смотреть веселее, где я становлюсь точкой встречи лучей ненависти, потому что я [другой] не толпа и не стадо, где на все доводы один ответ, что я ещё жив, а на войне истреблены целые поколения. Но разве одно зло оправдание другого зла и их цепи?

Я могу стать только штрафованным солдатом с будущим дисциплинарной роты. Шаги<стика>, приказания, убийство моего ритма делают меня безумным к концу вечерних занятий, и я совершенно не помню правой и левой ноги. Кроме того, в силу углублённости я совершенно лишён возможности достаточно быстро и точно повиноваться.

Как солдат я совершенно ничто. За военной оградой я нечто. Хотя и с знаком вопроса; я именно то, чего России недостаёт. У ней было очень много в начале войны хороших солдат (сильных, выносливых животных, не рассуждая повинующихся и расстающихся с рассудком, как с [калошами] усами). И у ней мало или меньше других. Прапорщиком я буду отвратительным».

После этого благодаря хлопотам Кульбина Хлебников был освобожден от военной службы. Он сразу же поехал в Петербург, затем в Астрахань, откуда направился в Харьков. В феврале 1917 года, перед самым началом Февральской революции, он вернулся в Петроград, Октябрьский же переворот застал его уже в Москве. Сновавшего по улицам поэта арестовывали поочередно и юнкера, и красногвардейцы, но ему удавалось избегать беды. Революция Хлебникова впечатлила и вдохновила настолько, что он сочинил «Воззвание Председателей Земного шара», в котором предлагал противопоставить «государствам прошлого» «высокие начала противоденег». Именно в это, революционное время, надеется Хлебников, довоплотится в реальность его сформировавшаяся еще в 1915 году футуристическая идея, которая привела к созданию «Общества Председателей Земного шара» (или «Союза 317»), — и это международное общество избранных деятелей культуры, которое, по его замыслу, должно состоять из 317 членов, осуществит идею мировой гармонии. Что касается числа 317, то оно, конечно, символично: Хлебников считал его священным, вычислив его особую закономерность (см., в частности, стихотворение «Лунный свет» 1919 года).

Между тем за революцией последовала Гражданская война, в 1919 году настигшая поэта, которого ветер перемен носил по всей стране, в Харькове. Хлебников оказался в городе одновременно с приходом Добровольческой армии, поэтому, не желая быть мобилизованным деникинцами, он решил укрываться в местной психиатрической больнице, которая носила название Сабуровой дачи. Мобилизации ему удалось избежать, но Хлебников едва не умер от тифа, и ему пришлось голодать. Однако, невзирая на все испытания и тяготы, он продолжал много и упорно работать, надеясь, что «осада времени» и «осада множеств» в конце концов выльется в открытие законов времени. Ведь ему было ведомо: «Можно годы и столетия смотреть на числа, и они будут мертвы. Но иногда, точно от дуновения ветра, эти числа оживают <…> точно струны, на которых долго никто не играл».

В 1921 году Хлебников оказался в Баку, где пережил тяжелейшую для него зиму, тем не мене период 1920–1922 годов стал его наиболее продуктивной жизненной порой. В это время он создал множество произведений, а в 1921 году успешно завершилась его работа, связанная с поиском великого закона времени, ведь раньше он «создал верный взгляд на законы времени» и поэтому «в статьях старался разумно обосновать право на провидение».

Хлебниковская теория времени основывается на предзаданной, как он полагал, цикличности событий истории. Как уже отмечено выше, он был сильно впечатлен гадательной практикой зурхачи, калмыцких предсказателей-астрологов. Эта практика уходила корнями в тибетский ламаизм и подразумевала единообразие и предопределенность законов и циклов мира, неслучайность всего происходящего в мире, причинно-следственную взаимосвязанность.