Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Н. А. Семашко, в свою очередь, говорил, что громадная лавина эпидемических болезней «двинулась на нашу армию из колчаковских и дутовских войск». В 60-тысячной армии противника, перешедшей на сторону красных после разгрома Колчака и Дутова, 80 % оказались зараженными тифом[546]. Колчак, говоря о своей армии, писал, что «некоторые корпуса представляют собой движущийся лазарет, а не воинскую силу. Дутов пишет мне, что в его оренбургской армии свыше 60 % больных сыпным тифом, а докторов и лекарств нет»[547].

Итак, сыпной тиф стал одним из детерминаторов хода Гражданской войны, его роль в повседневности городов эпохи войны поразительна в своей трагичности. В каких городах эпидемия была хуже: в белых или красных? Везде — повальный мор, переполненные госпитали, проблемы с нечистотами и кладбищами, жильем, постоянно умирающие близкие… Сыпняк, безусловно, общероссийская трагедия, объединившая отчаянно дравшиеся стороны, у каждой из которой была своя правда и своя Россия. Но одно важное различие все-таки есть. В каком бы военном положении — окружении, кольце, в ситуации пата или отступления — ни находились белые города, правительство А. В. Колчака не отбирало последнюю еду у людей и намеренно не создавало голод. Более того, когда мощная волна беженцев захлестнула Сибирь летом — осенью 1919 г. (в спешке были покинуты Пермь, Екатеринбург), правительство А. В. Колчака приняло закон, предписавший обязательства государства в отношении беженского населения — Временное положение о призрении беженцев. В соответствии с ним на государственное попечение принимались все неимущие дети до 14 лет, нетрудоспособные по болезни и старости (мужчины с 55 и женщины с 50 лет). Призреваемым оказывалась помощь в объеме 45 руб. в месяц, плюс 10 руб. на квартиру. Пособие могло выдаваться как деньгами, так и натурой в виде питания, лечения, предоставления места для проживания. Дети беженцев обучались за счет Министерства народного просвещения. В Омске тоже начинается эпидемия, однако передвижение, питание, лечение всех беженцев, а не только признанных малоимущими, осуществлялось за счет казны[548]. Это прибавило проблем коммунальному хозяйству Омска. Город вырос в пять раз (от 100 тыс. до 500 тыс.), дома и квартиры были перегружены, все учреждения отданы для размещения беженцев или больных. Скученность народа стала вторым фактором эпидемии.

Из-за увеличении населения Омска возросла нагрузка на систему водоснабжения, канализации. Обострились проблемы уборки отходов, возникла антисанитария. Медицинские службы были недостаточно развиты, чтобы справиться с усилившейся эпидемией тифа. Абсолютное число жертв эпидемии во второй половине 1918 — первой половине 1919 г. постоянно росло. Об этом свидетельствуют данные регистрации отдела народного здравия Министерства внутренних дел. Согласно этим сведениям, во всех городах Урала и Сибири в июле 1918 г. было зарегистрировано 92 случая заболевания сыпным и возвратным тифами, в августе — 191, в сентябре — 117, в октябре — 381, в ноябре — 2494, в декабре — 9938, в январе 1919 г. — 11 870 и с 1 по 22 февраля, по одним лишь телеграфным сведениям из 35 городов, — 9690; всего за указанное время было зафиксировано 34 773 случая заболевания[549]. И это было только начало: в следующие годы заболевание исчисляется десятками и сотнями тысяч.

Когда Колчак осенью 1919 г. отступает под ударами 5-й армии, он был охвачен маниакальной, по словам исследователя В. С. Познанского, идеей вывезти все, ничего не оставляя большевикам, в том числе и заключенных[550]. Исследователь полагает, что тиф шел с запада, и именно Транссибирская дорога становится руслом сыпнотифозного потока. Красная армия, считает В. С. Познанский, попала в Сибири прямо в очаг эпидемии, смертность составляла до трети заболевших. Пленные и эпидемические больные возвращаются домой на Урал и Поволжье, усиливая заболеваемость там. Огромные миграционные потоки во время Гражданской войны делали невозможным контроль над эпидемией. Очень скоро тиф — фактор повседневности практически любого города, как белого, так и красного.

У поэта Георгия Шенгели, находившемся в Одессе в 1921 г., есть такие строки:

На фронте бред. В бригадах по сто сабель.
Мороз. Патронов мало. Фуража
И хлеба нет. Противник жмет. Дрожа,
О пополнениях взывает кабель.
Здесь тоже бред. О смертных рангах табель:
Сыпняк, брюшняк, возвратный. Смрад и ржа.
Шалеют доктора и сторожа.
И мертвецы за штабелями штабель…[551]

Опять этот образ — «штабеля мертвецов»… Вот что такое человек в эпоху сыпного тифа. Ничто. Не больше, чем бревно в поленнице.