Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Добравшись до Великих Лук, Грин после прохождения врачебной комиссии получил двухмесячный отпуск по болезни. Приехав в Петроград, он пришел в ужас: жилья нет, все живут холодно и голодно. Александр Степанович ночует то у тех, то у других знакомых. Температурит. Больницы переполнены. Температура сорок. Боясь умереть, как многие тогда умирали, на улице, он идет за помощью к М. Горькому и просит устроить в больницу. Горький дает записку к коменданту города. Александр Степанович попадает в Боткинскую больницу, у него оказывается сыпной тиф.[527]

В письме к Горькому Грин просит прислать ему меда и хлеба. «Дорогой Алексей Максимович! У меня, кажется, сыпняк, и я отправляюсь в какую-то больницу. Прошу Вас — если Вы хотите спасти меня, то устройте аванс в 3000 р., на которые купите меда и пришлите мне поскорее…». Грин чувствовал серьезность положения, отправил Горькому второе письмо с завещанием.

Горький прислал ему хлеба и меда, который тот просил. В Петрограде, даже выздоровев от тифа, Грин оказался в очень тяжелом положении. «В драной шинели, истощенный и бесприютный, бродил он по Петрограду, разыскивая знакомых, чтобы переночевать или просто отдохнуть несколько часов»[528]. Позже, в 1920 г., Горький помог ему, выделил Грину академический паек и поселил в общежитие при Доме искусств.

Впрочем, В. Калицкая пишет, что А. Грин заболел сыпняком уже в Петрограде. Есть мнение, что «Алые паруса» Грина (первоначально «Красные паруса»), завершенные в 1920-м, — также плод сыпнотифозного бреда: этот образ пришел в голову А. Грину во время болезни.

Безусловно, есть биографический отпечаток в рассказе «Тифоный пунктир»: в этом рассказе передано переживание красноармейца, который мечтает уехать с фронта и готов пойти на что угодно ради этого. Попасть в санитарный поезд он видит как недостижимое счастье. У счастливцев, которым удается оказаться в этих вагонах, есть еда: «расторопный, грубоватый санитар несет в ведерках кашу и суп», они не должны воевать и могут спокойно ехать среди уютного запаха лекарств, и забыть о «мучительной, собачьей жизни, нудной, как ровная зубная боль, и безнадежной, как плач». Грин — сам переживший будни красноармейца — оправдывает любой способ, который был выбран солдатом, чтобы попасть в поезд: желание жить было сильнее всего остального. В поезде ехали именно такие «счастливцы»: «Эти счастливцы были раненые и труднобольные или те, кто с помощью солдатских преданий, передаваемых устно, прострелил ногу себе сквозь дощечку; или набил в ухо горчицу, жертвуя барабанной перепонкой ради иных ценностей, более важных. Признаюсь в том, в чем, думая тогда так же, как я, не признается, быть может, никто; я хотел заболеть, и заболеть так серьезно, чтобы меня эвакуировали в Петербург, без которого, я уже ясно чувствовал это, — жить не могу»[529]. Позже Грин объясняет свой уход из части: «Когда внутри меня улеглось стремительное движение, вызванное контрастом меж тем, что я увидел вокруг себя, и тем, что прочитал в книге, я понял неуловимым ощущением организма, что наступил момент, когда я должен и мог идти в белый вагон. Мои колени дрожали, во рту было невкусно и сухо, а пространство, оставляя неподвижными все предметы, качалось внутри меня или предо мной. Ледяная вода озноба лилась по спине, я дышал жарко и глухо, с сознанием опасности, помогающей жить».

12.2. Тиф в белых городах

Зимой 1919 г. армия Деникина еще не была поражена тифом в той мере, что Красная армия. Продолжала работать санитарно-эпидемиологическая служба, хотя ей приходилось нелегко. По сообщению врача А. Х. Бжассо, в больницах Екатеринодара смертность сыптотифозных больных не превышала 5–6 %, в то время как в адыгских аулах умирало до 60 % заболевших[530]. Однако вскоре все меняется, тиф приходит в города. Священник станицы Журавской А. Адамов сообщал в Екатеринодар: «Тиф у нас трех видов, по сие время не прекращается, только потерял свою острую форму: меньше стало смертных случаев. Очень немного домов осталось таких, где не было заболевших тифом»[531]. Из-за тифа закрываются учебные заведения, кинематограф, театры. В Новочеркасске от сыпного тифа умер генерал от инфантерии Н. И. Иванов. В начале 1919 г. сам П. Н. Врангель тяжело заболел сыпным тифом. Вернувшись из поездки в Кизляр, он почувствовал недомогание. Врангель попытался перенести болезнь на ногах, но это было невозможно, очень скоро он впал в сыпнотифозное забытье. К Врангелю были приглашены врачи — профессора Ушинский и Юрьевич. Супруга барона, Ольга Михайловна, приехавшая из Крыма в срочном порядке, имела медицинское образование и смогла обеспечить хороший уход: например, она велела сжигать всю снятую с больного одежду, опасаясь платяных вшей. Сохранилась полулегендарная история о том, как супруге Врангеля объявили о его близкой кончине. Барона исповедовали, и ему стало легче, он пошел на поправку. Правда, в дальнейшем соратники Врангеля беспокоились, что он не сможет руководить армией из-за осложнения на сердце[532].