Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

В письме в «Красную газету» 1919 г. содержатся невеселые картины армейской повседневности: «Ходили босые и голодные и спали на голых нарах бани, паразиты нас совсем заели, пьем сырую воду, а в газетах пишут, что появилась холера. Каждый день на поверке валится человек, но если что комиссару скажи, то он лезет с кулаками или отправляет в штрафную роту, весь военный командный состав заставляет делать дезертирство, они делают этим недоверие советской власти»[520]. Как тут не понять солдат, которых не только заставляют воевать против русских же людей, но и поселили в условиях, в которых они обречены на смерть? Дезертирство становится вполне понятным и объяснимым явлением. Показательно описание Учетно-пересыльного пункта (наб. р. Фонтанки, д. 90), через который проходили тысячи дезертиров: «Помещается пункт в самом отвратительнейшем здании, худшего в Питере, кажется, трудно подыскать. Сточные трубы лопнули, и все нечистоты идут в Яму во внутреннем дворе, эта яма постепенно расширяется…»[521].

В сборнике документов «Горячешный и триумфальный город» целый раздел носит знаковое для нашей темы название «В Красной армии служить не дай Бог». Весьма красноречивы приведенные там перехваченные цензурой письма: «Пришлите ради Бога сухарей, а то очень голодно. Хлеба дают 1 фунт. Суп варят очень плохой. В казармах очень холодно, дров в печи не дают, приходится воровать у мирных жителей. Воши совсем съели, в баню гоняют, но белья не меняют. Совсем плохо — и холодно, и голодно. Одежда рвется, новую не дают»[522]. Вспомним, что основной принцип комплектования Красной армии на тот момент — территориальный, то есть малая родина солдата располагалась сравнительно недалеко.

Обратимся еще к нескольким примерам. Пензенский гарнизон в 1920 г. был расположен в Поволжье. Вот о чем свидетельствуют сводки СО ВЧК в феврале 1920-го: «Дезертирство увеличилось, по словам задержанных, прибегают к дезертирству из боязни заразиться сыпняком, большинство дезертиров из гарнизона»[523]. Из сводки Пензенской Губчека в ноябре 1920-го: «Пензенский гарнизон. В снабжении теплой одеждой ощущается сильный недостаток. Нищенство и распродажа личных вещей среди красноармейцев продолжается. При отправке больных красноармейцев в госпитали их одежда и вещи пропадают или заменяются старыми».[524]

Чуть позже, в декабре 1920 г. в Губчека доложили о Саранском гарнизоне: «В частях Саранского гарнизона положение по-прежнему скверное… Пища по-прежнему плохая. Нищенство усилилось, особенно в комендантской команде. Комендант и взводные знают об этом, но никаких мер не принимают и даже неофициально способствуют этому. Красноармейцы ходят собирать не только по городу, но отправляются целыми партиями в окружающие села. Обмундирование выдают скверное. Настроение красноармейцев враждебное»[525]. Солдаты, как видно, настолько обнищали и оголодали, что ходят в села и отбирают еду — часто последнюю — у крестьян. Можно ли осуждать их за это?

Таким образом, сыпняк был одним из факторов дезертирства и падения морального духа красноармейцев. Понимая беспомощность руководства в организации медицинской помощи в армии, они не видели перспектив служить, а потому часто покидали армию. В Гражданской войне это сыграло вполне определенную роль: по РСФСР в 1918 г. было 917 250 дезертиров, а численность РККА к концу года достигла 800 тыс. чел.[526], с нарастанием голода и эпидемий процесс дезертирства усилился.

Интересно, что дезертирство по причине страха перед сыпным тифом описано в литературе: например, Александром Грином (Гриневским). Он тоже пережил сыпной тиф. Осенью 1919 г. будущий писатель был призван в армию. Хотя военная служба никогда не привлекала его, ему пришлось подчиниться. Военная часть была переброшена в Псковскую область, к городу Острову, в 30 километрах от него находился фронт. Александр Степанович переносил телефонные провода для обеспечения связи. Почувствовав недомогание, А. Грин решил покинуть часть. (В воспоминаниях опущен момент, разрешено ли было это сделать.) «…Выйдя из чайной, [он] поплелся в сторону железной дороги. Именно поплелся, так как от слабости подгибались ноги. На станции поездов не было, лишь на третьем пути стоял санитарный поезд без паровоза. На одной из вагонных площадок Александр Степанович увидел врача. — Ваш поезд куда уходит? — спросил Грин. — В Петроград, — угрюмо ответил врач. Александр Степанович попросил осмотреть его. Внимательно прослушав больного, врач буркнул: „Туберкулез“, — и приказал санитару вымыть, остричь и положить Александра Степановича на койку».