Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Удивительно, насколько точно люди, пережившие сыпнотифозный бред, помнили детали своих ведений, даже «читали» в беспамятстве плакаты и надписи, чувствовали запахи, переживали особый эмоциональный опыт. Возникает вопрос: что если бы такой бред пережил художник? Есть и такой пример. Конечно, не стоит заявлять, что русский абстракционизм — плод сыпнотифозного бреда, но некоторая доля правды в этом есть. Василий Кандинский, также переболевший сыпняком, вспоминал, что в сыпнотифозном бреду он видел различные образы, краски, подчас что-то неопределенное, временами пугавшее художника своей смелостью. Кандинский писал, что ему снились картины, которые позже, выздоровев, он старался передать на холсте. «Раз в жару тифа я видел с большою ясностью целую картину, которая, однако, как-то рассыпалась во мне, когда я выздоровел», — писал мастер. Через некоторое время Кандинский создал полотно «Приезд купцов», потом «Пеструю жизнь», и, наконец, через много лет в «Композиции 2», как говорил сам художник, ему удалось выразить самое существенное этого бредового видения[53].

Знаменитый ученый В. И. Вернадский в начале 1920 г. также перенес сыпняк. Он так описал состояние сыпнотифозного бреда в дневнике. Примечательно, что Вернадский, несмотря на слабость и страдание, с научным любопытством воспринял видения, посетившие его. Ученый говорил, что в мечтах и фантазиях, в мыслях и образах ему интенсивно пришлось коснуться многих глубочайших вопросов бытия и пережить как бы его будущей жизни до смерти. «Это не был вещий сон, т. к. я не спал — не терял сознания окружающего. Это было интенсивное переживание мыслью и духом чего-то чуждого окружающему, далекого от происходящего. Это было до такой степени интенсивно и так ярко, что я совершенно не помню своей болезни и выношу из своего лежания красивые образы и создания моей мысли, счастливые переживания научного вдохновения»[54]. Вернадский обширно описал свои философско-религиозные переживания, так что именно сыпняк, как он говорил, приблизил его к «пониманию истины».

Для противников советского режима тиф стал еще одной чертой разрухи, «Божьей карой»: «Не велика радость пылать в сыпном тифу или под пощечинами чекиста!», — писал И. Бунин, покинувший Россию в 1920 г.[55] Для обычных людей сыпняк постепенно становился лишь одной из многочисленных трудностей наравне с голодом, холодом и другими проблемами повседневности. Но, встречая мемуары великих людей, переживших сыпнотифозный бред и в красках описывающих его, не устаешь удивляться тому, что, даже почувствовав дыхание смерти совсем близко, талантливые люди не жаловались, не роптали на судьбу за ниспосланные страдания, а использовали новый опыт работы сознания в своем творчестве. У В. Вернадского это стало частью концепции ноосферы, у В. Кандинского — органически вплелось в художественный мир, а Александра Грина (о нем мы расскажем чуть позже, но — да, алые паруса он увидел в сыпнотифозном бреду) обрело романтическую окраску и т. д. Мемуары переживших сыпной тиф — это грандиозный урок для последующих поколений, школа того, как принимать все тяжкие испытания, сохраняя при этом человеческое достоинство.

Глава 4 Новая власть и старые врачи

Образ Владимира Ильича Ленина — борца с сыпняком можно считать классическим. Широко известны его слова, сказанные на VII Всероссийском съезде Советов, где вождь выделил три ключевые проблемы того времени: войну, голод, эпидемии. «И третий бич на нас еще надвигается — вошь, сыпной тиф, который косит наши войска. И здесь, товарищи, нельзя представить себе того ужаса, который происходит в местах, пораженных сыпным тифом, когда население обессилено, ослаблено, нет материальных средств, — всякая жизнь, всякая общественность исчезает. Тут мы говорим: Товарищи, все внимание этому вопросу. Или вши победят социализм, или социализм победит вшей!»[56]. Среди декретов, изданных в период разгула эпидемий, немало посвящено санитарному делу: о мероприятиях по борьбе с сыпным тифом (28 января 1919 г.), о мерах борьбы с эпидемиями (10 апреля 1919 г.), об обязательном оспопрививании (10 апреля 1919 г.), о снабжении бактериологических институтов и лабораторий необходимыми для их работы материалами и инвентарем (10 апреля 1919 г.), о санитарной охране жилищ (18 июня 1919 г.), об обеспечении Красной армии и гражданского населения мылом (30 декабря 1919 г.), о санитарно-пропускных пунктах на вокзалах г. Москвы (13 мая 1920 г.), об обеспечении населения Республики банями (30 сентября 1920 г.) и т. д. Однако о реальных изменениях, проходивших в области медицины в первые годы советской власти в России, свидетельствуют отнюдь не декреты, весьма своеобразно трактуемые и претворяемые в жизнь на местах, а реальные действия врачей, отраженные в архивных источниках и воспоминаниях современников, к которым мы обратимся далее в нашей работе.