Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

В мутном свете увялых
Электрических фонарей
На узлах, тюках, одеялах
Средь корзин, сундуков, ларей,
На подсолнухах, на окурках,
В сермягах, шинелях, бурках,
То врозь, то кучей, то в ряд,
На полу, на лестницах спят:
Одни — раскидавшись — будто
Подкошенные на корню,
Другие — вывернув круто
Шею, бедро, ступню.
Меж ними бродит зараза
И отравляет их кровь:
Тиф, холера, проказа,
Ненависть и любовь.
Едят их поедом жадным
Мухи, москиты, вши.
Они задыхаются в смрадном
Испареньи тел и души.
Точно в загробном мире,
Где каждый в себе несет
Противовесы и гири
Дневных страстей и забот.

Так спят они по вокзалам,

Вагонам, платформам, залам,
По рынкам, по площадям,
У стен, у отхожих ям:
Беженцы из разоренных,
Оголодавших столиц,
Из городов опаленных,
Деревень, аулов, станиц,
Местечек: тысячи лиц…
И социальный мессия,
И баба с кучей ребят,
Офицер, налетчик, солдат,
Спекулянт, мужики —
вся Россия.
Вот лежит она, распята сном,
По вековечным излогам,
Расплесканная по дорогам,
Искусанная огнем,
С запекшимися губами,
В грязи, в крови и во зле,
И ловит воздух руками,
И мечется по земле.
И не может в бреду забыться,
И не может очнуться от сна…
Не все ли и всем простится,
Кто выстрадал, как она?[183]

Народ, обреченный ждать на вокзале, — это собирательный образ всей России. Россия в сыпняке — это страна, истерзанная, «искусанная огнем», страдающая безмерно. Вокзалы, как и железная дорога, которая не функционировала, а превратилась в дорогу смерти, в поэзии М. Волошина — символ движения страны к катастрофе.

В документах лейтмотивом звучит одно и то же: на вокзалах «скученность, делающая невозможным врачебный надзор». Характерным явлением первых революционных месяцев было превращение вокзалов в ночлежки и даже в жилище. В письме В. Д. Бонч-Бруевичу (датированном июлем 1919 г.) мы видим следующее: «Сегодня мы, коммунистки района, пошли на Павелецкий вокзал встречать санитарный поезд с ранеными красноармейцами. На вокзале нашли такую картину: в залах для пассажиров лежат в большом числе раненые красноармейцы по несколько дней без эвакуации в город. А в камере при приемном боксе четвертый день на полу, без всякого ухода, лежат сыпнотифозные. Было их 15. Увезли в город на трех подводах. Некоторые сыпнотифозные без памяти, что в силах, сами пробиваются через толпу пассажиров за кипятком. Что делать»[184].

Страшный холод, беспорядочно лежавшие на полу вокзала тела, кишащие насекомыми, — все это мы увидели бы практически везде, если бы имели несчастье путешествовать по стране в 1919–1921 гг., причем как в губернских городах, так и на окраинах страны. Однако на территориях, которые переходили от красных к белым, ситуация была гораздо страшнее. Вокзал в Ростове-на-Дону, переходившем то к белым, то красным, на редкость мрачное место. Н. Н. Брешко-Брешковский в произведении «Дикая дивизия» так его описывает: «Мы ошиблись дорогой и поскакали к ростовскому вокзалу. Давно я не видел города и теперь не узнал его. Вокзальные коридоры, багажные отделения были превращены в огромный лазарет. Люди лежали вповалку. На каждом шагу надо было обходить кого-нибудь, прикрытого шинелью, переступать через чьи-то ноги, руки. Вокзал был мрачным лазаретом. Это был сыпняк»[185].

Давайте послушаем голоса из прошлого. Эрнст Кольман, участник Гражданской войны, будущий советский философ и математик, описывая свое прибытие в освобожденный от белогвардейцев Омск, говорит об огромном количестве мертвецов в городе. «В конце декабря 1919 года, примерно через месяц после освобождения города сибирскими красными партизанами и нашей 5-й армией, я, вместе со школой, прибыл в Омск, где на улицах то и дело попадались сани, груженые трупами умерших от сыпняка. Но после перенесенной тяжелой болезни, все еще очень хилый, я вовсе не „вступил“ туда, а въехал туда, лежа, прикрытый кожухом, в крестьянских розвальнях»[186].