Большое количество документов официальных ведомств создают впечатление того, что большевики знали, что делать. Велась статистика движения эпидемии, количество заболевших учитывали. Санитарные врачи должны были, согласно инструкции, описывать вверенный им участок: количество населения, расположение по отношению к кладбищам, базарам, местам скопления народа, систему водоснабжения. На железной дороге было распоряжение осматривать вагоны, их санитарное состояние, вагоны для жилья, состояние отхожих мест. Особое внимание уделялось вокзалам: состоянию здания, вентиляции, водоснабжению, уборке. Однако сделать это было не просто сложно, но часто невозможно. Есть показательный рассказ о путешествии на поезде в эпоху сыпняка. Театральная труппа поехала выступать в другой город, и по дороге одна из актрис узнает, что заболевших тифом снимают с поезда. Вдруг у другой из актрис — Лидии Григорьевой — поднимается температура, «она вся горит». Если ее тоже снимут с поезда, ни гастролей, ни поездки не будет. Выход был найден тут же: коллега «запихала ее под нижнюю полку, заставила чемоданами, чтобы никто ее не нашел». Сама актриса признается, что пойти на это можно было только тогда, потому что женщина могла умереть, и «черт знает, что могло быть». Лидия Григорьева выжила под этой полкой, ее не сняли, тифа не было, но ситуация очень показательна[178]
.Тщательному контролю подвергались также дежурные помещения, комнаты паровозных и дежурных бригад (общее число коек, скученность людей в помещении, освещение, санитарные условия). На нескольких ветках железной дороги в целях уменьшения пассажиров на станциях было увеличено пассажирское движение. К поездам прицепляли «теплушку», — вагон, куда переводили больных пассажиров. На станциях были организованы уборочные дружины. Например, на Симбирском направлении были созданы изоляционные пропускные пункты на станциях Чишмы, Бугульма и Киндяковка. Была организована дезинфекция поездов на конечных станциях. Около многих станций строили бараки, чтобы больных можно было снять с поезда немедленно[179]
.Санитарно-питательные поезда
Действительно, служащие железной дороги, медицинские сотрудники и многие другие люди проявляли настоящий повседневный героизм. Однако настоящую картину происходящего — картину мора, мрака, человеческого отчаяния, — позволяют увидеть лишь воспоминания.
Рина Зеленая в воспоминаниях рассказывает, как в детстве, вместе с младшей сестрой, провела некоторое время на вокзале в Харькове. «Мы уже не мерзнем, мы замерзаем. Я с ужасом смотрю на посиневшее лицо сестры, хватаю ее маленькие леденеющие руки, растираю в своих замерзших ладонях. Темнеет в вокзале. Гулкие звуки шагов теряются в высоких темных сводах. Где-то промелькнет фонарик, и станет еще темнее. Опять пришли люди с носилками. Уносят кого-то, кто замерз, или того, кто кричит в жару сыпного тифа. Гулкие шаги. Очень страшно. Расталкиваю маму — спать нельзя: замерзнешь — унесут на носилках. Мне надо встать во что бы то ни стало. Нет, не встану: ноги в старых холодных ботинках (кто-то дал их мне еще в вагоне) будто примерзли к каменному полу, страшно больно»[180]
.У Александра Яшина, советского поэта и журналиста, в воспоминаниях постоянно звучит сыпняк, похороны и смерть близких людей вокруг, и тоже железная причина указывается как причина распространения болезни: «В Череповце зашел в аптеку. Аптекарша умерла от сыпняка два дня назад. Очаг — вокзал»[181]
. Наставник великого ученого Н. И. Вавилова Роберт Регель умер от сыпняка, заразившись в поезде. Многих сотрудников Отдела прикладной ботаники призвали в Красную армию, Регель отправил семью в деревню Глухово Вятской губернии. В январе 1920 г. поехал по делам в Москву и оттуда решил заглянуть к родным. Поездка оказалась роковой. В поезде он заразился тифом, в деревню приехал совершенно больным. В несколько дней сыпняк свел его в могилу[182].Переполненные вокзалы — один из факторов устойчивости эпидемии. Вроде бы вокзалы взяли под контроль, проводили там дезинфекцию, но это практически не давало результат.
У Максимилиана Волошина мы видим красочную картину вокзала эпохи сыпняка: