Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Интересно, что Л. А. Зильбер — один из основателей советской иммунологии — тоже работал над вакциной против сыпного тифа. Работу он начал в Ростове, освобожденном от Белой армии. Приехав в Ростов, Зильбер стал работать в лаборатории при сыпнотифозном госпитале. Смертность была высокой. Возбудитель сыпного тифа не был тогда открыт, но было известно, что он содержится в крови, было известно, что вошь, насосавшаяся этой крови, переносит заболевание от больного к здоровому. Зильбер задался вопросом: что если взять эту кровь или сыворотку, убить нагреванием находящегося в ней возбудителя и вводить ее под кожу больному? Может быть, введением этого материала, похожего на вакцину против бактериальных болезней, возрастут защитные силы организма? Через некоторое время Зильбер договорился с врачами госпиталя, и они начали соответствующие опыты. Больные переносили введение «вакцины» очень легко, и, когда накопились наблюдения за течением заболевания у получавших «вакцину» и контрольных больных, ее не получавших, стало ясно благотворное влияние прививок — сократился температурный период, заболевание протекало легче, с меньшими осложнениями и меньшей смертностью. Зильбер ликовал и решил доложить полученные данные на научной комиссии санчасти фронта, чтобы и другие госпитали могли использовать и проверить наблюдения, однако коллеги встретили исследования скептически из-за отсутствия достаточного теоретического обоснования. Молодой врач продолжил работу изо всех сил, однако судьба готовила ему испытание: поехав в отпуск в Москву, в поезде, где было много красноармейцев, он сам заразился тяжелейшим сыпным тифом[163]. Как говорится, c’est la vie.

Если все-таки попытаться односложно ответить на вопрос, были ли готовы врачи к началу эпидемии сыпняка, то ответ скорее — нет. Они не могли представить себе размах катастрофы, которая в совокупности с другими обстоятельствами (политическими событиями, голодом, войной) приобретет такой огромный размах. Сыпняк был не соразмерен обществу, это была сверхэпидемия. Но и вина государственной власти здесь огромна. Государство должно защищать своих граждан, жизнь людей, особенно в эпоху эпидемии и голода, должна быть в приоритете над чем бы то ни было. Но это было не так.

Рассмотрим эпидемию поближе.

Глава 7 Смерть на рельсах

Анекдот 1918 г.: «Маня, давай в железную дорогу играть?» — «Как?» — «Ты будешь Лениным и у мамы чулочные нитки стянешь, а я буду комиссар путей сообщения и буду нитки путать»[164].

Безусловно, железная дорога в период Гражданской войны (и даже раньше) стала кровеносной системой России, но в ней самой было много проблем. И самой страшной из них была угроза эпидемии. Крупные города часто были транзитными, они принимали довольно большой поток беженцев. Сыпняк передвигался по железной дороге; это было катализатором распространения эпидемии. Большевистское руководство уже в первые месяцы после прихода к власти сделало многое для того, чтобы железная дорога функционировала, перебрасывала ресурсы, соединяла разные части страны. Чрезвычайными декретами все крестьяне, живущие ближе 25 верст к путям, обязывались заготавливать дрова для транспорта. Несмотря на развал служб ремонта, на остановку многих заводов, руководство пыталось поддерживать рабочее состояние подвижного состава. В 1920 г. по железной дороге было переброшено 20–25 млн человек с обозами, артиллерией, боеприпасами[165]. К сожалению, как мы увидим раньше, среди этих миллионов людей — сотни тысяч мертвецов.

Осознавали ли сотрудники наркомата путей сообщения опасность распространения заразы по железной дороге?

Безусловно, и, вероятно, в большей степени, чем мы можем себе представить. Дело в том, что борьба с эпидемиями для них часто была делом не только общественным, но личным. Первый нарком путей сообщения Марк Елизаров (муж сестры В. И. Ленина Анны Елизаровой-Ульяновой) сам умер от сыпного тифа в 1919 г. Второй нарком путей сообщения Вениамин Свердлов потерял брата Якова Свердлова, умершего от испанского гриппа. Для большевиков очевидна была необходимость принять меры для защиты железной дороги от эпидемии. Только вот ни сама железная дорога, ни советская медицина в целом готовы к такой катастрофе не были.

Обращаясь к хронологии эпидемии, надо вспомнить, что она развивалась медленно с 1918 г., летом — осенью 1918 г. приобретая все больший масштаб, и зимой 1919–1920 г. превращается в катастрофу. Только с 1922 г. в официальных документах отмечается некоторый спад заболеваемости.