Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

В марте 1922 г. работа отряда была сосредоточена на станции Самара[352]. Работа была полна трудностей борьбы с «несознательным контингентом». Сотрудники дежурят на улице, снаружи вокзала, стоят на холоде, вплотную сталкиваются с больными и трупами и часто подвергаются заболеваниям. Некоторые сами стали жертвой эпидемии, например сотрудник Ермошин, которые заболел брюшным тифом, заразил жену, и вскоре оба умерли. В рапорте говорится об улучшении положения, так как за неделю с 1 по 7 марта больных на станции 574 человека, трупов 73. С 11 по 17 марта больных 176 и 23 трупа. Вторая группа сотрудников контролирует город. Третья группа — эвакуаторы, ведет уборку трупов и эвакуацию больных по городу, для чего ведут суточные дежурства. Четвертая группа лекпомов помогает доктору Бандалину принимать на станции Самара больных и направлять их в госпитали, детские дома или детские колонии[353].

Давайте посмотрим, какова реальность, отраженная в этих отчетах лишь поверхностно.

В 1921 г. эпидемия сыпного тифа и холеры набирает обороты. Документы, рассказывающие о бойцах санэпидотряда 1921–1922 гг. — это документы, рассказывающие о том, как умирала старая Самара.

Голод, болезни толкают людей на отчаянные преступления. Охранять приходится не только больницы, склады, но и дрова (дрова Губздрава на берегу Волги и Самарки)[354]. С оружием нападали на прачечную первой городской советской больницы[355]. У первой городской больницы (бывш. Плехановской) охраны 14 человек, рекомендуют ее усилить. Кто и зачем пошел бы грабить больницы? Чтобы украсть еду? Были случаи, когда злоумышленники пытались всего лишь взять уголь[356]. В рапорте 18 марта 1922 г. говорится следующее: ночью трое вооруженных людей выбили ломом окно у сторожки санатория № 2, ограбили сторожей Будимова и Чувякова, от них там укрывавшихся. Грабители были вооружены винтовками, у сторожей не было патронов. Из казенного имущества грабители взяли только висячий замок от амбара, у сторожей — одежду и пищу[357]. К началу 1920 г. «бани № 2 и 4 вследствие недостатка дров не функционируют»[358], и это плохо, так как эпидемия сыпняка идет по нарастающей.

Еще весной 1920 г. могильщики жаловались: «С наступлением тепла из лазаретов на холерное кладбище стали привозить трупы тухлые и разложившиеся, у которых при стаскивании в яму даже отрываются руки. Наименование лазаретов, которые доставляют трупы: военный лазарет, лазарет военнопленных… Советская больница № 8. Служащие могильщики, которые работают на холерном кладбище бросят работу, если будут продолжать возить в том же виде»[359]. Служащие могильщики просят принять меры. Однако весной 1921 г. количество умерших еще более увеличилось. В рапорте весны 1921 г. слышно отчаяние: на холерных кладбищах мертвых валят прямо на снег, так как не хватает рабочих рук для рытья ям. «Проходя вчера мимо кладбища, я заметил, что могилы роют только двое, а мертвых навалено было 3 кучи, и все почти изъедены, а у некоторых нет рук и ног, так как собак там целая стая….»[360]. В 1922 г. в санэпидотряде — 125 человек, есть еще прививочный отряд — 46 человек[361]. Им необходимо спасать ситуацию.

А в городе залежи трупов. Иногда есть «заявки» ликвидировать залежи, иногда находят целые семьи мертвецов в домах. На совещаниях приказано вести строгое наблюдение за тем, чтобы трупы перевозились, выгружались и погребались на кладбище с соблюдением должных правил благо-пристойности[362], только кто будет это делать? Ответ — боевой санэпидотряд коммунистов.

Эпидемия сыпного тифа в Самару пришла сюда, видимо, по рельсам, как и во многие другие города. Зимой 1921 г. боевой отряд сообщает, что в волостях Алексеевской, Герасимовской, Зуевской… свирепствует эпидемия тифа, смертность от эпидемии достигает больших размеров. Эпидотряд просил разрешения о принятии самых срочных мер к подавлению эпидемии на местах в указанных волостях[363]. Огромная смертность. Медицинской помощи нет. Люди, дезориентированные разрухой и Гражданской войной, не понимают, что и почему происходит: «Ходят слухи, как то: взят Смоленск, Москва, Петербург и другие города, слухи таковые воодушевляют дезертиров, каковые живут почти везде»[364].

Надежда Булгакова, сестра М. А. Булгакова, попав наконец на поезд Самара — Москва в апреле 1920 г., пишет своим родственникам о большом количестве голодающих на привокзальной площади: «Не могу равнодушно видеть матерей с ребятами на руках — иногда хочется плакать. С пропуском устроилась пока довольно легко. На вокзале, по сравнению с прошлым, много порядку — едут только командированные, народу сравнительно мало, существуют правила, которые — представь себе! — исполняются. Я уже вымылась в бане, без этого не дают билета: работает специальная баня для едущих поездом Самара — Москва прямого сообщения»[365]. Казалось бы, ситуацию удалось поставить под контроль, но нет, все становилось только хуже.