Великая Эвольвента

Великая Сталинградская битва (1942), по мнению историков, спасла мир.Восхищённая Европа назвала именем Сталинграда десятки и сотни улиц, площадей и станций метро. «Победоносная защита Сталинграда является одним из подвигов, о которых история будет рассказывать с величайшим благоговением», – писал Томас Манн. Но, выдержав нашествие могучей германской армии, Сталинград «пал» от кучки бездарных кремлёвских чиновников. И даже английский меч, подаренный городу королём Великобритании Георгом VI, не уберёг. В 1961 г. имя Сталинграда было стёрто с политической карты мира и из письменной истории! То, что не удалось нацистам, сделала «наша власть». В 1965 г., опомнившись, «благодарное правительство» СССР присвоило почётное звание «Город-герой» с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» «наместнику» Сталинграда… – Волгограду.

Показательны примеры этического плана.

В начале Отечественной войны в докладной записке Сталину генерал Г. Жуков в качестве полезной информации описал эпизод допроса захваченного в плен немецкого солдата – «голубоглазого белокурого нибелунга», по его словам. Не расходясь с уставом, пленный исправно отвечал на вопросы, касавшиеся его статуса, но замолчал, когда вопросы приобрели оперативный характер: я дал присягу, которую не могу нарушить, был ответ. На вопрос Жукова: «Да ты знаешь, с кем разговариваешь?! (читай: «На колени, смерд!»)», тот ответил: «Нет, не знаю». Адъютант представил его – и Жуков услышал «наглый», по его мнению, ответ: я знаю своих генералов, а генералов противника не знаю. На угрозу расстрела, солдат, слегка дрогнув, сказал, что это будет нарушением правил ведения войны и выразил надежду, что всё же не будет расстрелян.

Легко видеть, что солдат в этом эпизоде выглядел достойнее генерала. Позднее не лучше вёл себя генерал Игнаров с знаменитым немецким асом полковником Э. Хартманом [113].

По словам литератора Е. Добровольского, после войны встретившись лицом к лицу с пленённым Хартманом, генерал Игнаров схватил немца за грудки и прошипел: «Я тя, сучий потрох, сейчас собственной рукой пришью, как военного преступника! Сколько ж ты душ загубил!». На что щуплый, небольшого росточка «потрох», слегка побледнев, спокойно ответил: «Вы меня, господин генерал, не испугаете, я 350 раз в лицо смерти глядел!».

Но если генерал Игнаров «пролетел» с вражеским лётчиком-асом, то Жуков, став маршалом, чуть не «разбился» при столкновении со своим генералом.

Писатель А. Бушков в книге «Сталин. Ледяной трон» приводит эпизод, характерный для всей армейской жизни в СССР: «Едва вступив в командование I Украинским фронтом и собрав на совещание его высших командиров, Жуков, по всегдашней привычке обращаясь ко всем на «ты» и пересыпая речь отборным матом, объявил во всеуслышание: одних из присутствующих он моментально снимет с должности, других под трибунал отдаст, а третьих просто шлёпнет без суда и следствия. Начальник инженерных войск фронта генерал Б. В. Благославов твёрдо и настойчиво попросил обращаться к нему без мата и угроз. Жуков поначалу оторопел, затем выхватил маузер. На что Благославов вынул парабеллум и хладнокровно заявил: “Жду вашего выстрела”». Ошеломлённый маршал быстро спрятал свой пистолет.

Но достойная реакция на оскорбления сверху была не типична для высшего и среднего звена Красной Армии, над которыми дамокловым мечом висела дисциплинарная ответственность даже и при отсутствии повода для неё. О психологической несвободе комсостава было известно абверу. Немецкая военная разведка отмечала характерную для Красной Армии боязнь принятия личной ответственности, перестраховку и малую способность командиров к самостоятельному решению. Из этой боязни растут длинные уши «знаменитой» анонимности принятия решений, характерной для всех звеньев армейской, а вслед за нею и гражданской власти.

Этот же страх побуждал стремление ответственных за проведение военных операций любой ценой справиться с задачей, поставленной командованием. Методы советских генералов, подчас гнавших штрафные батальоны не только на пулемётный огонь, но и по минным полям, явно разнились с русскими боевыми традициями прежних времён [114].