Великая Эвольвента

Начавшаяся череда революций, как истинно освободительных, так и масонских, уничтожающих монархию и аристократию в принципе, устранение в 1830 г. с политической арены Карла Х, обретение независимости «революционной» Бельгии (к слову, тут же признанной европейскими государствами), говорит о том, что члены Священного союза использовали все предыдущие соглашения для своих стратегических манёвров и дипломатических трюков. Так, почувствовав опасный для себя жар политической борьбы в самой сердцевине Европы, Австрия и Пруссия пригласили в 1833 г. Россию для подтверждения на деле ранее подписанных в Вене «христианских принципов». В соответствии с «принципами», а более всего недальновидностью Кабинета Александра I, Россия обязывалась вмешиваться в дела европейских монархов, решая проблемы тех из них, которые чувствовали опасность для своего трона. Иначе говоря, Россия обязывалась «поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять её там, где она слабеет, и защищать её там, где на неё открыто нападают». Результаты близоруких, а порой предательских по отношению к собственной Стране соглашений известны. Происками тайного врага России Несельроде, ставшего министром иностранных дел Российской империи вскоре после Венского конгресса, Россия ввела в 1848 г. свои войска в мятежную Австрию, которая, с помощью русского оружия поправив свои дела, через несколько лет вступила в коалицию против России. Это был не первый и не последний случай, который раскрывает суть внешней политики европейских держав (и, заглянем вперёд, – остального Запада), однозначно видевших угрозу собственным интересам в самом существовании России. К примеру, в той же Крымской кампании польские эмигранты с проклятиями русскому самодержавию лихо вставали под турецкие знамёна под руководством менее лихих, но более хитрых английских военных, также не чуравшихся облачаться в турецкую чалму.

Приложение V

Увы, и грандиозные идеи, даже если они рождались в сознании значительной личности (каковой царь Пётр, несомненно, был), порой не выдерживают схватку со временем. Отмечая противоречия между желаемым и действительным, между идеей и её реализацией в условиях существенно изменённого духовного и жизненного уклада, Н. В. Гоголь писал: «Вот уже почти полтораста лет протекло с тех пор, как государь Петр I прочистил нам глаза чистилищем просвещения европейского, дал в руки нам все средства и орудия для дела, и до сих пор остаются так же пустынны, грустны и безлюдны наши пространства, так же бесприютно и неприветливо всё вокруг нас, точно, как будто бы мы до сих пор ещё не у себя дома, не под родною нашей крышею, но где-то остановились бесприютно на проезжей дороге, и дышит нам от России не радушием, родным приемом братьев, но какою-то холодною, занесенною вьюгой почтовой станцией, где видится один ко всему равнодушный станционный смотритель с чёрствым ответом: «Нет лошадей!». Отчего это? Кто виноват?».[15]

Надо заметить, сетования великого писателя сейчас не менее актуальны, нежели в его эпоху.

Возникает вопрос: отчего Россия по сей день стоит «на проезжей дороге» истории?

По всей видимости, лакуны «безлюдных пространств» и «бесприютных дорог» являются следствием ряда объективно-исторических факторов, а её неторопливое в истории шествие определяет бытийно сложившееся и климатически «утверждённое» мировосприятие русского народа. «Был такой, что торопился, да скоро умер», – афористично выражал народ своё мировосприятие. «Ретивый веку не доживёт», – поглаживая бороды, соглашались старцы. «Тише едешь – дальше будешь», – ублажали свою лень третьи. Подобного рода умозрения, наверное, лучше всяких «дорожных» указателей говорят о началах, развилках и причинах всевечного неустройства «российских дорог»… Но они же свидетельствуют о том, что проблема выходит далеко за пределы как «дорогонеустройства», так и семантики самого слова.

Рассмотрим это.