Читаем «Великая грешница» или черница поневоле полностью

В одной из вылазок Федор Михалков захватил в плен поляка Брюшевского, кой открыл защитникам крепости, что еще с 6 октября сапежинцы начали рыть подкоп под монастырские стены, но с какой именно стороны он не знал.

Опасность была громадна, ибо враги собирались подложить бочки с порохом под стены обители и взорвать их, что привело бы к гибели монастыря. Настроение защитников упало, пока Федор Михалков не предложил на ратном совете:

— Надлежит установить направление подземного хода. Для оного немедля рыть глубокие ямы под башнями и под стеной.

— Что это даст? — недоуменно вопросил один из пятидесятников.

— Как что? Поставить слухачей. Не услышат ли они из ям удары заступов.

— Толково, Федор, — кивнул Пожарский.

Все посмотрели на воевод: им решать. Те переглянулись и почти в один голос заявили:

— Мы согласны. Коль обнаружим место подкопа, монастырь будет спасен.

— А коль не обнаружим? — молвил архимандрит Иоасаф.

Воеводы пожали плечами, а настоятель продолжал:

— Еще исстари из Сушильной башни шел тайник, из коего можно было выйти на дно оврага, кой и поныне окружает всю обитель. Надо его хорошенько расчистить, глухой ночью выбраться наружу и потихоньку обойти весь монастырь, дабы изведать, в коем месте иноверцы ведут подкоп.

— Ай да пастырь! — воскликнул Василий. — Самое разумное решение.

Воеводы охотно прияли предложение архимандрита.

В назначенную ночь из тайника выбралось около полутысячи ратников (чтобы действовать наверняка и чтобы никакой вражеский заслон не помешал обойти крепость). Этот выход произошел 1 ноября, и только защитники начали обходить обитель, как на них, совсем неожиданно, напал тысячный вражеский отряд. Завязалась кровавая схватка, которая имела тяжелые последствия для обеих сторон: много полегло поляков, но и ратники потеряли более двухсот человек. Усердия изведать, откуда можно ожидать порохового взрыва, остались тщетными. Угроза возрастала с каждым часом. Это было самое тяжелое время, ибо взрыв мог произойти в любую минуту, и против него не было никаких средств: никто не ведал, откуда и в какую сторону ведется подкоп.

<p>Глава 11</p><p>ОТВАЖНАЯ ВЫЛАЗКА ПОЖАРСКОГО</p>

Василий и Федор (да и воеводы) были крайне озабочены неожиданным появлением в овраге вражеского отряда.

— Не могли поляки так внезапно появиться, — сказал Федор.

— Не могли. Тут изменой пахнет. Кто-то предупредил ляхов.

Стали гадать, кто это смог сделать, но так ни на ком не остановились.

— Ни ливонская же королева, коя из палат своих не вылезает, — усмехнулся Пожарский.

— Племянница Ивана Грозного? — призадумался Михалков, а затем, совсем не в тему, произнес:

— А ты знаешь, Василий, в одной из сеч я видел нашего старого знакомого, правда, издали. Юзефа Сташевского.

— Любопытно. Бывший начальник охраны пана Мнишека… И как бился?

— Да, кажись, не худо… Вот бы с ним встретиться.

Василий посмотрел на друга удивленными глазами.

— Шутишь, Федя.

— Я — на полном серьезе. А вдруг он что-нибудь о подкопе ведает. Сражался в чине ротмистра.

— И как ты это представляешь?

— Сташевский считает тебя человеком Мнишека, коль его именной перстень показал. Ты вполне можешь стать переметчиком, Юзеф тебе поверит. Перстень сохранил?

— Сохранил. Дьяк Власьев как-то мне наказал: береги, он может тебе еще пригодиться.

— Умница, Афанасий Иванович. И где перстень хранишь?

— В Гостевой избе, в своих вещицах.

— Сегодня же надень. В Гостевой ныне полно народу, а людишки всякие бывают.

— А дальше? В стан врага идти?

— Идти, Василий, — решительно сказал Михалков. — Сейчас только ты сможешь спасти обитель.

— А коль Юзеф убит? Кому буду перстень показывать?

— Гетману Сапеге, сородичу Мнишека, — без раздумий произнес Михалков.

— Ну, ты даешь, Федя, — рассмеялся Пожарский.

Федор всегда отличался рассудливым умом, и нынешняя его задумка пришлась по душе Василию.

— А может, вместе пойдем, как бывало к Мнишеку ходили.

— Я бы с полной охотой, но мое появление среди ляхов может провалить все дело. Многие видели, как я свалил с коня Лисовского, ближайшего подручного Сапеги.

— Пожалуй, ты прав.

— Ксении скажешь?

— Ни в коем случае! Лишние слезы… Даже воеводы не должны о моей вылазке знать.

— Верно Василий. Предатель может оказаться и среди окружения воевод… Выйдешь через подземный ход в овраг, кой ныне крепко стерегут ляхи?

— Другого пути нет.

— Я провожу тебя…

В глухую полночь Пожарский выбрался из тайника, который шел из Сушильной башни, надежно охраняемой защитниками крепости, и не успел пройти и сотни шагов, как оказался в кольце ляхов.

— Это куда ж выпорхнула птичка? — на ломаном русском языке спросил один из поляков.

Пожарский ответил на добротном польском:

— Я, панове, выполняю поручение ротмистра Юзефа Сташевского. Отведите меня к нему. Дело срочное!

Поляки загалдели:

— Мы не знаем такого.

— В нашем войске десятки ротмистров.

— Отведем его к гетману.

— Постойте, панове. Кажется, я знаю ротмистра Юзефа.

— У него длинные черные усы, — подсказал Пожарский.

— Точно. Идем со мной, я провожу тебя к Юзефу.

Пан Сташевский был шокирован появлением в его избе князя Пожарского.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза