Читаем «Великая грешница» или черница поневоле полностью

Двадцатилетняя Ольга была благодарна архимандриту Иоасафу, поселившего ее в келью «царевны», которая напоминала ей совсем юные годы, когда отец четыре раза посещал святую обитель. Боль по родителям и брату до сих пор не покидала Ольгу, но она стала приглушенней, тупее, ибо ее сердце было заполнено необоримой любовью к Василию Пожарскому, который навещал ее келью вечерами, не пропуская ни одного дня, если не уходил в ратную вылазку. В такие часы она становилась беспокойной, тревожные мысли не покидали ее ни на минуту, и тогда она уходила в моленную горницу и на коленях, со слезами, истово молилась за своего возлюбленного, прося у Господа и святых чудотворцев спасти Василия в злой сече, возвратить его в обитель без увечий и ран.

В последний вечер Василий в келье не появился, хотя Ольга ведала от Надейки, что ее супруг Демша в эту ночь ни в какую вылазку не собирался. В обители все было покойно. Но где же Василий?

А Василий, благополучно вернувшись в монастырь, тотчас встретился с Федором. Выслушав Пожарского, Федор поскреб темно-русую бородку и довольно произнес:

— Молодцом, Василий. Надо за казначея Девочкина браться.

— Сегодня же под стражу возьмем. На дыбу подвесим — все выложит, подлая душонка!

— Так не пойдет, Василий. Дыба — крайняя мера, а у нас и видоков нет. Из обители казначей никогда не выходит, значит, он дело свое изменное через другое лицо ляхам передает. Надо последить… Теперь о мельнице. Почему пьяный Юзеф пробормотал, что можно и без зелейщика-немчина обойтись? Что он имел в в виду?

— А бес его знает.

— Бес бесом, но пьяного речи — трезвого мысли. И почему он дважды о мельнице заикнулся?

Василий пожал плечами, Федор же углубился в мысли, а затем произнес:

— Мельница не так уж и далече от обители. Не от нее ли ведут ляхи подкоп?

Пожарский посмотрел на друга шалыми глазами.

— От мельницы?.. Недурная мысль, Федя. Коль так, мы спасены!

— Не торопись радоваться, Василий. Допрежь всего надо тихонько потолковать с воеводами и лазутчиков послать.

Воеводы горячо уцепились за предложение сотников, и все же их грызли сомнения, но когда вернулись лазутчики, всякие сомнения отпали: мельница надежно укреплена, ее стерегут более трех тысяч ляхов. Не будет же такая громада воинов оберегать одного мельника. Там подкоп!

Воеводы начали готовиться к вылазке, однако в каком она будет месте и в какую произойдет ночь — ни один из ратников и духовных лиц не ведал, дабы не вспугнуть предателей. Готовились тщательно, но и мешкать было нельзя, так как взрыв монастыря мог состояться в любую минуту.

Воеводы, Василий Пожарский и Федор Михалков понимали, что оставалось единственное средство к спасению, но средство опасное, рискованное, и притом выполнить его с успехом — очень мало надежды. Средство это состояло в следующем: надо было сделать открытое нападение на неприятельский лагерь, отбить у него мельницу, близ которой вырыто устье подкопа, разыскать это устье и, проникнув в подземный ход, извлечь из него пороховые бочки или же подпалить их, если они еще не пододвинуты под самые стены обители.

Предприятие было действительно опасное, но едва ли не столь же опасно сидеть в монастыре и дожидаться взрыва. Отряд, пошедший на врага, чтобы отбить мельницу, мог быть истреблен поголовно и не исправил бы дела, а взрыв все-таки бы произошел.

Отряд вышел из стен монастыря за три часа до рассвета. Вслед за воинами пошла целая толпа монахов, напутствуя храбрецов, шедших почти на верную смерть, возбуждая их бодрость и поддерживая в них веру и надежду на заступничество Всевышнего. Темные тучи покрывали небо и скрывали их от неприятеля. Но так продолжалось недолго: вдруг сильный порыв ветра разогнал густые тучи, так что вокруг стало совершенно светло. В это время на монастырской колокольне ударили в большой осадный колокол, — и отважные воины, по этому сигналу, призывая на помощь преподобного Сергия, бросились на неприятельские укрепления. Они напали на них с трех сторон одновременно: нападение было сделано так неожиданно, что поляки не успели собраться с силами и в смятении отступили. Защитники обители, продолжая продвигаться вперед, выгнали ляхов из укреплений и захватили в свои руки мельницу, которая была главной целью их отважного предприятия.

— Други! Ищите устье подземного хода! Оно где-то здесь! — утробно закричал Всилий Пожарский. Он очень надеялся, что устье будет найдено, иначе вылазка окажется напрасной. (Федор Михалков со своей сотней находился с другой стороны).

— Найдем, княже, коль сам Бог помогает. Ишь, как тучи раскидал, — отозвался крестьянин Слота, оказавшийся рядом с Пожарским.

Слота Захарьев, староста Горушек, у которого жительствовал князь, так же, как и другие посельники деревни, успел укрыться от ляхов сначала в Клементьевской слободе, а затем и в Троицкой обители. В вылазку его брать не хотели: стар для подвигов, но Слоту защитил Пожарский:

— Ведаю сего старика. Он любого молодого за пояс заткнет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза