Читаем Великая. История «железной» Маргарет полностью

Левые лейбористы-парламентарии не видели особой причины скрывать свои связи с коммунистическими организациями. Теплота братских отношений между профсоюзными лидерами и социалистическими политиками, с одной стороны, и советским блоком, с другой, была очевидна. Высокопоставленных советских гостей принимали и Британский союз тред-юнионов, и Лейбористская партия. Троцкистские организации, как, например, «Активисты», начали захватывать власть в лейбористских избирательных округах. Было ощутимо, что, вне зависимости от того, что думают МВФ или премьер Джим Каллаген, именно программа крайне левых определяла будущее лейбористов, и что единственным вопросом оставалось, какую тактику они применят для ее осуществления: мирную или насильственную. В такой атмосфере происходящее в «Грунвик» означало, и не только в глазах самим левых, что, должно быть, началась революция.

«Грунвик» стала символизировать «закрытое предприятие», принимающее на работу только членов профсоюза, где сотрудники фактически должны были вступать в профсоюз, если хотели получить или сохранить работу. АПЕКС откровенно хотел силой удержать сотрудников «Грунвик», возможно, с целью в конечном итоге добиться закрытого промышленного предприятия. Более широко, «закрытое предприятие» представляло надежный редут власти профсоюзов, из которого можно было подняться для следующей штурмовой атаки против свободы.

При всем этом дело «Грунвик» не сводилось просто к «закрытым предприятиям», оно означало полную власть профсоюзов. Понимая все это, я считала, что надо сосредоточиться на атаке против «закрытых предприятий». Нужно было подумать о ряде проблем, начиная с юридической неприкосновенности профсоюзов и заканчивая насилием и запугиванием, которые не подпадали под уголовную ответственность потому, что прятались под маской пикетирования. Не решив этих проблем, мы не могли объявить вне закона «закрытые предприятия».

Для Джима Прайера, мне кажется, это был скорее практический вопрос, нежели моральный: важным было принять тот факт, что профсоюзы не могут быть усмирены законом. Любая реформа потребовала бы их сотрудничества. В отличие от него Кит Джозеф был последовательным противником всего, воспринимаемого им как нарушение прав человека в результате коллективистского запугивания. Различие взглядов Джима и Кита, проявившееся при обсуждении доклада Скармана по поводу грунвикского конфликта, стало очевидным. Мне казалось, что критика Кита в адрес лорда Скармана слишком сурова. Кроме того, не Кит, а Джим был представителем теневого кабинета по этому вопросу. Я должна была либо уволить Джима, либо передвинуть на другой пост (ни того, ни другого я не могла себе позволить), либо согласиться с его подходом.

Это я и сделала. Оглядываясь назад, я думаю, что Джим и я ошибались, а Кит был прав. Все это дело демонстрировало, что наши попытки избежать обязательств по изменению закона о промышленных отношениях были проявлением слабости. Я приняла решение поддержать Джима еще и потому, что было рано делать жестче нашу позицию.

Размышляя об этом, я вернулась к идее референдума. После возвращения из Америки я знала, что мне предстоит трудный разговор с Брайаном Уолденом, дебютировавшим в качестве интервьюера в телевизионной программе «Уик-энд Ворлд», о том, что будет делать консервативное правительство, если столкнется с профсоюзами. Мне нужно было дать убедительный ответ. Выступая от лица теневого кабинета, не имевшего твердого мнения, мне оставалось утверждать, что такая конфронтация маловероятна, а в случае возникновения чрезвычайного положения потребовался бы референдум.

Предложение было хорошо принято прессой и было поддержано сторонниками Консервативной партии. Я организовала партийный комитет под руководством Ника Эдвардса, чтобы сделать официальное сообщение о референдуме. Но конечно, хотя предложение о референдуме выиграло для нас жизненно важное время, само по себе оно не решало проблемы власти профсоюзов. Допуская, что мы могли победить на референдуме и продемонстрировать, что общественность поддерживает правительство, а не профсоюзных активистов, необходимо было наметить меры для ограничения силы профсоюзов. А до сих пор мы серьезно не задумывались, какими эти средства должны были быть.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных женщин

Великая. История Екатерины II
Великая. История Екатерины II

Екатерина II… Со дня ее смерти прошло 220 лет, однако до сих пор умы народа будоражит история жизни этой женщины. С Екатериной II связана целая эпоха жизни Российского государства. О ней писали с тех пор как она стала правительницей и продолжают писать по сей день, об истории ее жизни снимают фильмы и сериалы, ставят спектакли, которые актуальны и в наши дни.В эту книгу вошли статьи и очерки известных историков, таких как Ключевский, Карамзин, Соловьев, Платонов, Грот, Лаппо-Данилевский и др., освещавших правление Екатерины II, что позволяет с разных сторон взглянуть на исторические события, пришедшиеся на эпоху Екатерины и самостоятельно оценить роль ее личности в истории России.

Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский , П. Маккавеев , Сергей Михайлович Соловьев , Сергей Федорович Платонов , Яков Карлович Грот

Документальная литература

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное