Великая княгиня Рязанская

– Есть они, есть, – словно прочитав её мысли, подытожила боярыня, – их ещё называют Спящие. Они жили на земле до людей, потом впали в долгую спячку. Змеи обычные, те только зимой спят, а эти – веками! Иногда просыпаются на погибель людям. Ничего сказительница не выдумала.

– А про Дракулу она рассказывает? – спросила Анна.

О Дракуле женщины ничего не слышали и стали умолять Анну разрешить Пичуге, дочери Степановой, прийти на княгинины посиделки прямо на следующей неделе. Анна согласилась: понимала, что надо уступать подданным в мелочах, чтобы потом настоять на своём, отказать в чём-то значительном.

А Пичуга на княгинины посиделки не пришла.

Анна смотрела в окно своей светёлки. Сколько русских женщин из поколения в поколение предавались этому пустяшному занятию, а были это не только теремные затворницы, послушные смиренные дочки на выданье или ненадёжные красавицы жёны, коих мужья держали под замком, – всех женщин неизменно тянуло к окнам, и тяга увеличивалась, когда появились в них стёкла. Девочкой Анна дивилась материнскому пристрастию. Ну что любопытного можно было увидеть во дворе? Спешное или неспешное перемещение по нему слуг, иногда – их опасливые задержки (увидят – накажут), однако мать подолгу простаивала у окна и раздражалась, когда в это время дочь приставала к ней.

Настал черёд Анны застывать у окна, принимать подле него важные решения, собираться с мыслями, находить успокоение в созерцании открывающихся из него скупых на перемены видов. Она смотрела на небо.

Серая пухлая туча повисла над макушками далёких деревьев в странной неподвижности. А те отчаянно шевелили ветвями, уклончиво раскачивались, словно кто-то невидимый и сильный будоражил их снизу, неистово тряс, ухватившись сразу за несколько стволов, чтобы стряхнуть пришелицу, заставить подальше сползти с наконец-то открывшегося кусочка небесной сини. Туча оставалась непоколебима. Мало того – ей на помощь споро двигалась союзница размером поменьше, но плотнее и пасмурнее. Оценивая её, Анна не уследила, каким образом первая прекратила своё героическое стояние – ветром сдуло, испарилась, но только и след её простыл. Деревья замерли. Небесная синь очищалась, суля ясный тёплый день, один из последних тёплых в неотвратимо надвигающейся осени. Был конец сентября.

Накануне ночью отбушевала, видимо, последняя в году гроза. Обрушила на Переяславль не успевшую растратиться за сухое лето мощь. Проснувшаяся от первых раскатов грома, перепуганная, Анна укрылась в молельне, всю ночь простояла на коленях перед иконой Богородицы, вздрагивала при каждом ударе (они следовали почти непрерывно), шептала одно и то же: «Дева пречистая, заступи и помилуй».

Василий же безмятежно спал и не сразу понял, что вместо жены с ним рядом – пёс. Пёс – поганое животное, так считалось и в Московии и в Рязании: «яко пёс смердящ». А Василий любил этих «поганых», особенно вислоухого Резвеца, позволил даже жить ему в сенях. Отец Василия тоже пускал псов в княжеские хоромы. Полагал, что пёс более надёжный страж, нежели самый преданный рында. Посему поганые несли службу ночами у дверей опочивальни, в трапезной же вертелись с утра до вечера – первыми пробовали яства, но вот не уберегли… Василий учёл это горестное обстоятельство и не держал в тереме своры, сделал исключение лишь для Резвеца, и то велел его дальше сеней не пускать, но во время ночных гроз тот неизменно оказывался в ложнице. Постельничий каждый раз винился перед князем за недогляд, а про себя решил извести пса. Любви своего господина к вислоухой твари он не разделял никогда и не понимал. Собак признавал дорогих, породистых, за этого же и ломаного гроша бы псари не дали, поскольку беспородный. А что до ума, размышлял постельничий, то зачем он псу, пёс должен быть злым и на добычу алчным. Дум своих ни от князя, ни от княгини он не скрывал и не раз предлагал увезти Резвеца в Шумашь, деревню за Окой, к своей тётке, уверял, что будет он там в тепле и сытости. Господа на уговоры не поддавались и стали скрывать от ревностного слуги собачьи прегрешения. И о том, что Резвец забрался на ложе (осквернил его), Василий постельничему не сказал. Анну же очередная проказа пса позабавила, и она приказала только поменять простынь: слышала, будто от блох приключаются болезни, даже чёрная немочь.