– Всё равно их надо окрестить, – возразила Анна решительно, – пусть будут, как все. Маменька сказывала: общая вера объединяет людей и самая правильная вера наша, почему и зовётся православие.
– Эх, Анна, не об этом тебе сейчас думать, суетишься много. Главное забываешь. Великие мужи и до тебя мечтали обратить лесных людей в свою веру, да не сумели. Князь Ярослав-Константин, – основатель Переяславля, епископ Василий их крестили, а потомки христиан всё богам своим в капищах и священных рощах молятся. Кострому на весне провожают, русальины дни справляют. И боги древние не оставляют их, Анна.
– Страшные слова говоришь, Еввула, креста на тебе нет.
– Есть крест, есть, – потянула та гайтан из-за выреза рубахи.
– Тогда еретичка ты. Гореть тебе на костре. Не смогу я и своим княжеским словом тебя спасти. Вон ведь сожгли мать боярина Григория Мамоны в Можайске. Боярина! А ты кто?
– Кто я – не знаю! – усмехнулась Еввула. – Но меня не сожгут!
Она вдруг села на постели и протянула ладонь над пламенем свечи.
– Ой! – вскрикнула Анна. Пламя закачалось, вроде бы отпрянуло от ладони. Еввула поводила рукой из стороны в сторону, яркий язычок послушно повторял её движения и одновременно лизал пальцы. Анна не верила глазам. Еввула взяла свечку и, как цветок, приблизила её к лицу.
– Что ты делаешь!
– Не бойся, огонь мне не сделает вреда. Он прикасается ко мне так же, как листья травы. Крапива жжёт, а он нет.
– Тебя научили или ты сама? – спрашивая, Анна поднесла ладонь к огоньку, но тут же её и отдернула, и не решилась повторить опыт. Еввула сделала вид, что не заметила этого, и заговорила, как бы отвечая на вопрос:
– Я испытала огонь случайно. Прыгнула в костёр в Купальную ночь, не нарочно прыгнула, споткнулась о корень. Девки так заорали, что я тут же и выпрыгнула, – невредима, испугаться не успела. Потом дрожь так била, что ворох сена на меня набросали.
Анна слушала с восхищением и ужасом и всё-таки спросила:
– Как же одежда?
– Что, одежда? А-а-а… – Еввула не стала объяснять, что прыгала через костёр, как и все в эту ночь, голой. Было это на берегу Пры, лесной речки, о существовании которой Анна знать не знала. Не знала и о деревеньке Деулино. Жители её ищут и находят на Ивана Купала в лесу папоротника цвет и хороводятся у Пры с русалками.
– Не берёт меня огонь, – продолжала Еввула, – не раз из лесных пожаров выходила целёхонька. Ребят из горящих изб вытаскивала, – и замолчала, то ли вспоминая свои встречи с большим огнём, то ли пытаясь объяснить себе, почему же он щадит её.
– Может быть, ты святая, – произнесла Анна полувопросительно.
– Святыми людей церковь делает, после их смерти, – усмехнулась Еввула. – Пока же человек жив, никто и не догадывается о его святости.
– Ну почему? Святых по деяниям определяют, по чудесам, по нимбу над головой.
Еввула как-то странно посмотрела на Анну и возразила без тени досады, что не совпадают их мнения:
– Деяния людские не одинаково оцениваются, за чудеса на кострах сжигают, вон ведь боярыню сожгли. А нимбы – у всех. Только не все их видят, не умеют смотреть. У тебя большой, правильный нимб, а ты ведь не святая, Анна. Не святая?
– Я не верю тебе. Не хочу тебя слушать! – Анна встала и направилась к выходу.
– Подожди, Анна? Не кипятись! И посмотри на меня. – Еввула села на ложе, повернулась спиной к стене. – Эх, темновато тут, и тень может помешать. – Она подвинула свечу. – Но ты смотри. Не так, как всегда, а как бы внутрь себя. У тебя должна появиться несильная боль над переносицей, там, где, если верить сказкам, у некоторых – третий глаз. Ну – попробуй же! Это ведь не пальцы в огонь совать.
Анна отошла от двери к столику, всмотрелась и – не поверила глазам.
– Видишь?
Анна молчала.
– Неужели не видишь?
– Нимба не вижу, а – как бы прозрачный кокон вокруг твоего тела. Он похож на ореол вокруг пламени.
– Какого цвета ореол?
– Цвета? Он прозрачный. Бесцветный? Нет, голубоватый!
– Тогда я могу вставать! – обрадовалась Еввула.
– Но почему кокон, а не нимб – сомневалась Анна, досадовала, что видение далось так легко. – Иконники пишут нимб.
– Это они красоты ради, да по привычке. – Еввула медленно, осторожно поднялась, протянула левую ногу, касаясь пола, точно пробуя теплоту воды или толщину льда. Её пошатывало – опёрлась одной рукой о столик, другой зачем-то потянула прядку волос к носу. Посмотрела на неё и предложила Анне. – Попробуй посмотреть на волосы, приблизив их к глазу.
– Чудно! – изумилась Анна. – Вроде бы вижу волосок, однако он куда толще суровой нитки, а внутри полый. Разве такое возможно?