Великая княгиня Рязанская

«Вот ведь, вроде бы и не разумное существо, а тревожится, любит», – думала Анна, потчуя коня припасёнными с утра сухариками. Близость к дому, мирная обстановка переправы, приятное покачивание ладьи успокоило её. Тревога сменилась обидой: князь не заметил отсутствия жены за своими княжескими заботами. Они же представились Анне сущей мелочью. Даже княжеские советы, что проводились ежеутренне и где бояре переливали из пустого в порожнее. И зачем каждый день собираться, чтобы воду в ступе толочь! Был ещё княжеский суд – да кого на нём судить!

Оставались псарня, голубятня и кречеты. В последнее время князь охотно их навещал, стараясь позабавить сына или пытаясь за детской забавой спрятать своё не проходящее с годами увлечение. И сын за кормлением щенков, за натасканием алчных челигов[38] не вспомнит о ней – распаляла себя Анна всё больше и больше, – и вокруг ничего не изменится, даже если она умрёт: так же будут сновать по улицам унизанные репьями собаки, а в тени под вязом будет укачивать младенца старуха, будут возвращаться с Лыбеди ко дворам гуси. А её не будет… Анна плакала и не вытирала слёз – никто не мог их увидеть – город затих в послеполуденный час.

Мост через ров у Глебовских ворот оказался поднятым: наконец-то починили. С месяц, наверное, его не поднимали. Розмысл, ведающий хитрыми военными сооружениями, клялся, что неисправность сложная, и медлил с починкой. Утром, когда Анна выезжала в Солотчу, ещё не приступали к работе. «Может, и не было нужды его чинить, – подумала Анна, – поднимать ленились, и плут розмысл в сговоре с бездельниками и ротозеями». И тут же увидела этого нерадивого слугу. С кучкой мужиков он суетился на крепостной стене. Его рвение поразило Анну: без строгого приказа он не хотел ничего делать. Значит, Василий не голубей гонял (да как ему было гонять – хромому!), а слуг прибирал к рукам – давно пора! Ей бы власть – они бы так не обнаглели, не распустились!

На княжеском подворье была суматоха. Сновали бабы с узлами, озабоченно проходили мужики. Что-то стучало, гремело, скрипело. К чему-то готовились. Татары? Но в Нижней слободе, по которой она только что проехала, все спокойно отдыхали. У конюшни какие-то распоряжения отдавал сам князь. «Меня искать собирается, – подумала Анна радостно и виновато. – Что сказать-то? Кинуться на грудь – да люди кругом». А князь, прихрамывая, спешил навстречу. За ним, не решаясь обогнать и опасаясь не поспеть, пересекали задний двор стременной и конюх.

– Где тебя носит? – с досадой спросил князь, помогая жене спешиться, и, не дав ей повиниться, быстро добавил: – Ордынцы наступают!

– Ванятка! – вскрикнула Анна. – Как уберечь его? – Так вот почему она тревожилась!

– Немедля поедешь с ним за Оку! – Василий направился к терему, Анна поспешила за ним: несмотря на хромоту, он шёл быстро. – Как дальше всё будет складываться, а то, может, в Москву лучше.

– Я никуда не поеду! – Василий остановился. – Ты представляешь, что начнётся в городе, если княгиня его покинет? Все двинутся следом.

– Людей сбережём…

– Город потеряем! Я останусь. Ванятку с мамкой отправим, если что…

– Город потеряем – людей спасём. Без людей город мёртв. И не препирайся со мной при народе!

Никого рядом как раз не было, что редко случалось, когда они разговаривали в тереме, и, по привычке понизив голос почти до шёпота, Анна сказала:

– Ни за что не оставлю тебя одного, ни за что!

– Ну ладно, ладно, у нас есть время до утра. Решим, что дальше делать.

Ничего решить они не успели: вечер и часть ночи провели каждый в своих хлопотах, потом прощались в опочивальне, с разной степенью страстности, но с одной мыслью: может, вместе в последний paз… За тонкой стеной разговаривали, двигали лавки, бряцали оружием. Среди невнятной мужской разноголосицы Анне почудился голос Владимира Пронского. Она боялась, что их тоже слышат. А если не слышат, то знают, что они не спят, а потому и шумят так беззастенчиво.

– Вели им уйти, – шептала она, – вели…

– Не обращай внимания, – отвечал Василий и клялся, что никогда ни с кем ему не было так хорошо. «Ну зачем он сейчас об этом?» – думала она и ревниво вспоминала возможных соперниц. И мысли о них мешали ей не меньше голосов за стеной.

– Я Ледру нынче видела, – сказала Анна мстительно, когда Василий попытался заснуть. Сказала и тут же пожалела об этом: на пороге вечной разлуки оба, и она старые обиды вспоминает, пусть – и новые, но что они значат по сравнению с грядущей бедой.

– Этого не может быть, – сказал Василий с таким безразличным спокойствием, что у Анны не осталось сомнений: обозналась.

– А Еввула почему не объявляется? Она всегда помогает в лихую годину…

– Значит, лихое время пока не пришло. Спи. У Еввулы своя жизнь…

Заснуть она не могла. Представляла, что ждёт их в ближайшие дни.