– Из-за траура, – продолжала Мария Ярославна, уже деловито, – и свадьбу сыграть по-людски нельзя…
Больше о смерти Юрия она не вспомнила, сокрушалась, что Иван презрел старинные свадебные обряды: не разрешил в опочивальне ложе из снопов складывать, деревенский это обычай, сказал; запретил сватам и свахам, а через них и всей свадьбе поутру к молодым входить и бельё разглядывать – неприлично-де это и молодую смутит, в Риме так не принято.
– И знаешь, что заявил ещё, – Мария Ярославна перешла на шёпот: – «Не дело подданных – судить о невинности великой княгини, царевны». Так-то оно так, – Мария Ярославна обеспокоено посмотрела на дверь, – да только смекаю я, доченька, сомневается он в невинности невесты. Говорят, иноземные девки, прости меня, Господи, с мужиками до свадьбы живут. А бабы княжеского звания, при живом-то муже, полюбовников имеют. Иван Фрязин сказывал, что в Риме кардинал живёт со знатной женщиной чуть ли не двадцать лет, и дети есть. Вот тебе и монах! Кажется, кардинал этот участвовал в сватовстве…
Анна слушала мать с нарастающим чувством обиды и досады – не спросила про внука, о зяте ни словечком не обмолвилась, про сыновей ничего не сказала. А Мария Ярославна, не замечая настроения дочери, уже рассказывала о боярине Полуэктове и его жене, той, что якобы извела Марьюшку. Иван, наконец, простил обоих, разрешил им на свадьбу приехать. Тут Марии Ярославне пришлось прервать разговор, чтобы отдать распоряжения служанкам, они то и дело входили в опочивальню, что-то вносили, что-то выносили. Дождавшись, когда служанки в очередной раз вышли, Мария Ярославна сказала с нелепым, не идущим ей теперь лукавством:
– Нет худа без добра. И если бы не Полуэктовы с их колдовством, не видать бы нам царевны…
– Ты бы лучше о ребятах рассказала! – Анна едва сдержалась, чтобы не нагрубить матери.
– А чего о них говорить, – печально отозвалась Мария Ярославна, – грызутся, словно псы в лютень, – и тут же пояснила: – Не между собой – с Иваном не ладят. Наследство Юрия теперь никак не поделят. Иван, вишь, как старший, как великий князь, намеревался себе большую долю взять, а они взбунтовались, не приведи господи. Насилу помирила.
Мария Ярославна замолчала и задумалась. Осела в дубовом кресле, расплылась по нему, как снежная баба под лучами мартовского солнца. И хотя Анне пришло в голову это недоброе сравнение, ей стало жаль мать: сыновья выросли не такими, какими хотелось бы матери их видеть, и сил уже недостаёт, чтобы направлять их, чтобы хоть как-то их изменить.
– Вот отбуду свадьбу – и уйду в монастырь, – бесцветно проговорила Мария Ярославна, будто подумала вслух. – Все надоели…
– А как же я, матынька? – Анна опустилась перед матерью на старый ковёр, положила, как в детстве, голову ей на колени. Мария Ярославна привычно занесла над её головой руку и – резко отвела: волосы Анны покрывал повойник замужней женщины.
– У тебя муж, у тебя сын, и ещё дети будут. Я тебе не нужна и ничего не должна. Моя мирская жизнь кончилась. И прожила я её не напрасно. – Она погладила всё-таки Анну по плечам и, не дождавшись её отклика на сказанное, воскликнула с яростной запальчивостью: – Не напрасно, слышишь? Дай бог тебе воспитать… женить сына на царевне!
Это пожелание изумило Анну тем, что предстоящую женитьбу Ивана мать считала почему-то своей личной заслугой, основным достижением в жизни. Обида захлестнула её – в этой опочивальне, со старинными сундуками, – с неизбывными, знакомыми ей с пелёнок, запахами и шорохами, с огромным мягким ложем, где не раз она засыпала у горячей материнской груди, со старым-престарым ковром из приданого бабки Голтяевой, который спешно расправляли, заслышав шаги князя-батюшки, ей, Анне, больше нет места, ещё не вступивши в Москву, здесь уже властвует царевна.
– Царевна… Ну и что? – проговорила она беспечно, поднявшись и охорашиваясь. – Будто сами какие-то худородные, будто царская кровь нам в диковинку.
– Эх! – выдохнула Мария Ярославна и тоже поднялась, с трудом выпросталась из своего кресла. – Всё это у нас, Анычка, в прошлом. Только благодаря этой чужестранке внуки мои или правнуки наконец смогут стать полноправными царями. А Москва станет наследницей поверженного Царьграда! – И, не давая Анне возразить, громко позвала: – Девки!
Впорхнули нарядные красивые девушки, поклонились почтительно, сначала хозяйке, потом гостье. Новые девушки, не те, что хлопотали в опочивальне только что, Анне они были незнакомы, но она не сомневалась, что они из хороших родовитых семей и у них самих полно девок на услужении.
– На стол накрывайте живёхонько, а то совсем мы заморили великую княгиню Рязанскую. Да проверьте, все ли пожитки княгини перенесли в её покои.
Девушки согласно поклонились и ловко выскользнули в дверь, не поворачиваясь к княгиням спиной.
– Хороши девки, а? Сама учила, – самодовольно пояснила Мария Ярославна. – Теперь в грязь лицом не падут.
Анна поняла, что отвлечь мать от мыслей о царевне ей не удастся.