После недолгой молитвы Мария Ярославна молча направилась к дверям. Они уже были распахнуты, и за ними в просторной передней горнице теснились прочие родственники великого князя, бояре, приехавшие с Софьей именитые греки. За Марией Ярославной послушно и слаженно последовали жених с невестой, Андрей Большой с Борисом, Андрей Меньшой с великим князем Иваном Молодым. По примеру своего отца Иван Васильевич сделал своего сына соправителем, хотя личной нужды, как в своё время у отца, у него и не было. Хотел таким образом утвердить право сына на наследование великокняжеской власти. Сын тоже стал именоваться великим князем Московским, а поскольку великие князья Московские были тёзками, началась путаница. Чтобы как-то избежать её, пришлось к имени сына прибавить прозвище Молодой. Назначение это, кроме путаницы, вызвало ещё недовольство у части бояр и злую обиду у младших братьев Ивана Васильевича, они не рассчитывали занять великокняжеский стол, но значиться в грамотах ниже мальчишки, братича, – такое разве спокойно выдержишь.
Иван Молодой никогда не подчёркивал перед дядьями своего главенства и зачастую в их распрях с его отцом принимал вовсе не его сторону, а в торжественных семейных выходах уступал место Андрею Большому. Иван Васильевич не раз упрекал сына за это: опасался, кабы подданные ни признали старшинство Андрея, ни привыкли бы считать его наследником.
Теперь Иван Васильевич был занят невестой и тем, как подданные воспримут его первый с царевной выход. Ему хотелось выглядеть с ней величественно, внушительно и отстранённо от всех остальных. Но произвести желаемое впечатление ему не удалось: он был очень высок и худ, а Софья – мала и тучна.
Придирчивый, ревнивый взгляд Анны тотчас же приметил эту несуразицу, и подумала она, что великокняжеской чете не стоит показываться рука об руку: рядом с Иваном Софья – сущая карлица.
Она постаралась представить на месте Софьи Марьюшку и не смогла: не вспомнила её роста, её дородства. Марьюшка в воспоминаниях вдруг оказалась бестелесной – одна душа, светлая, радостная, тёплая. Прости, Марьюшка, прости!
Анна осталась в материнских покоях. Идти в храм из-за беременности ей было нельзя. Она осталась, и никто из родственников не заметил, никто не обеспокоился этим. Возможно, родственники лишь сделали вид, что не заметили, как Анна замешкалась, – из скромности, поскольку хорошо знали, в каких случаях женщине негоже посещать храм. Однако Анна усмотрела в их поведении равнодушие к ней и обиделась. Обидело её и то, что мать не указала ей заранее место в торжественном шествии. Забыла? – Или посчитала, что каждый сверчок должен знать свой шесток? И младшая дочь (великая княгиня Рязанская!) должна была замыкать шествие вместе с Андреем Меньшим, удельным князем.
В своём огорчении Анна не заметила, что в горнице не одна, и вздрогнула, когда к ней обратилась матушка Ксения:
– Поздравляю, Анна. Нет, не с нынешним событием, а с тем, что ещё будет. Ты ведь ждёшь ребёнка…
– Откуда тебе это известно? Ведь это ещё не заметно!
– Заметно – по твоему взгляду, устремлённому, будто внутрь себя, точно ты пытаешься разглядеть младенца. Заметно – по мягкости твоих жестов, по тому, как плавно и осторожно ты движешься, – Матушка Ксения обняла Анну. – А я осталась, чтобы чёрной рясой своей не смущать счастливых новобрачных. Иван суеверен. Вот ведь не захотел, чтобы венчал здешний протопоп. Его духовник к тому же. Поскольку тот вдовец. Вдовец, как и он сам, впрочем. Коломенского протопопа вызвал. Так что мне на свадьбе делать нечего. Посмотрела на Зою, пора и честь знать. Я сейчас уеду, Анна. Прости, что говорила с тобой намедни так нравоучительно: хотела уберечь тебя от беды. Но все мои усилия тщетны, а желания идут от моей самонадеянности, от привычки наставлять и повелевать. Ты жила без меня, ты живёшь без меня, и будешь жить дальше. Я лишь случайная встречная на твоём жизненном пути. Прости и прощай!
Матушка Ксения низко поклонилась Анне и быстро вышла из горницы. Анна не удерживала её и не пошла следом. «Долгие проводы – лишние слёзы», – пришла на ум и навязчиво повторялась пословица. А может, и самой уехать? Не гадать, какое место отведут ей за свадебным столом. Но уехать могла обиженная дочь и сестра, великая же княгиня Рязанская не имела права уходить. Она осталась, и сидела за свадебным столом рядом с матерью, между нею и великим князем Иваном Молодым, напротив них расположились братья, два Андрея и Борис, далее, справа и слева стола, остальные гости согласно их знатности. А жених с невестой – за отдельным маленьким столом.
Софья отличалась ото всех присутствующих женщин, прежде всего алым нарядом невесты. Много веков подряд, ещё до принятия христианства, русские девушки надевали подобный наряд перед свадьбой. С тех пор и вошло в обиход выражение – «заалела (покраснела), как маков цвет». Однако к Софье оно не подходило: сравнивать её можно было разве что только с шиповником, и прекрасным, и жизнестойким, и унизанным опасными колючками.