Великая легкость. Очерки культурного движения

Редкий это случай – чтобы автор сумел удержать наше внимание описаниями, а не сюжетом. Крюкова движется от картины к картине: Причастие, сенокос, рыбная ловля, трапеза, икона, икона, икона… И как ей удается? Разве так, что статично и самостоятельно существующие, впрямую не связанные с роковым сюжетом романа картины она прописывает, как стихотворения, – Крюкову до сей поры представляли преимущественно как поэтессу, у нее выходила книга стихов, были подборки в литературных журналах. Как часто бывает, пишет человек всю жизнь об одном и том же, чуть ли не одними и теми же словами, но его присутствие трудно заметить и оценить, пока оно не оформилось в какое-то принципиальное высказывание. Отдельные сцены романа мало чем отличаются от стихотворений Крюковой – и по теме, и по лексике, и в образах персонажей, – но теперь стихи выглядят своего рода наброском к роману, разбегом перед большим прыжком. Роман «Серафим» показал Крюкову как явление в литературе – потому что, оказывается, только ее высоким, экстатическим голосом можно написать роман о храме.

Религиозное переживание невыразимо повествовательными средствами, в нем нет завязки и развязки, а только – пребывание в Боге. Оно выпадает из времени. В «Псалтири», метафорически и страстно переживающей связь человека с Богом: только не оборви! – больше религиозности, чем в остросюжетных библейских мифах. Крюкова написала своеобразную новую «Псалтирь» – вспоминается того же рода и столь же удачный опыт Майи Кучерской с ее «Современным патериком», книгой рассказов о пастырях и пастве наших дней.

Живая вера – это готовность взглянуть на Бога своими глазами, не прикрываясь свидетельствами предков. Ход рискованный, и вкуса требует столько же, сколько и благодати. Легендарные тени старцев-пустынников в древнем патерике, наставляемые их примером монахи, конечно, никак не могут сравняться с характерными батюшками и их своенравными прихожанами из «патерика» Кучерской. И в то же время непредубежденный человек оценит тот факт, что поучительный итог собранных Кучерской случаев и притч не противоречит христианским заветам. С поправкой на то, что современный «патерик» рассказывает случаи из обыденной жизни, отношений близких людей, и потому отнюдь не подвижнические образцы его понятней неподготовленному читателю.

Еще потрудней задачу решила Крюкова: не случай описать, а сам канонический святой образ – так, однако, чтобы он ожил перед глазами современного, светского человека. Крюкова делает великое конкретным и доступным, а священное – непосредственно переживаемым. Ветхозаветные и евангельские образы приближаются к нам, становясь просто фресками наспех отремонтированного храма, пустые стены которого расписал сельский батюшка, сам недавно пришедший к вере и посвященный в сан.

Священник из народа – ключевой образ современной прозы о церкви и вере. Отец Даниэль из романа «Даниэль Штайн, переводчик» Людмилы Улицкой, отец Антоний из романа «Бог дождя» Майи Кучерской, как и отец Серафим из одноименного романа Крюковой, приходят в церковь едва ли не на середине жизни, по внутреннему внезапному зову. Тут совпали не просто сюжетные завязки. Священник из «народа», не получивший систематического образования и воспитания в лоне церкви, сохраняет в своем служении привкус воли, простодушное дикарство. Устами такого священника писательницы задают церкви вопросы, которые соблазняют и мучают большинство современных прихожан, но ревнителями церкви не принимаются во внимание. Тут у церкви своя правда – христианский путь спасения предполагает послушание, смирение как лекарство от зла, которое в подавляющем большинстве случаев питается нашим самомнением. Поэтому следовать канону, смиряясь, может быть полезнее для человека, чем о каноне рассуждать. Спасение души каждого – все же главное дело веры, и перед этим великим, всю нашу жизнь свершаемым делом споры о церковных установлениях и церковной истории в самом деле отступают на второй план как менее существенные.