Великая любовь Оленьки Дьяковой

Сева почувствовал озноб, и ещё крепче прижал коробку к телу, точно она могла его согреть, стереть все его грехи, стать для него спасительной индульгенцией. Как много теперь значила для него эта коробка, как бесконечно много! Всё теперь было её средоточием: и собственный человеческий облик, и надежда на то, что когда-нибудь его поймут и простят, да и просто возможность дышать. Вдох – выдох, а иного и не требуется.

Он всё больше и больше думал о Ксении, оставляя события прожитого дня блёкнуть под матовым стеклом памяти, и сам не понимал до конца, как этот день его изменил.

* * *

Войдя в подъезд своего дома на улице Марата, Сева взлетел по ступеням, вошёл в квартиру, с наслаждением вдохнул запахи родной коммунальной кухни и, закрыв дверь своей комнаты на ключ, потянул за бечёвку.

…В коробке аккуратной алебастровой кладкой лежали ракушки бело-розового зефира.

Сева медленно опустился на пол, положил одну из них в рот – и так просидел до утра, глядя в одну точку, пока за окном не соткался такой же бело-розовый невский рассвет.