Великая Ордалия

Нелюдь обошел груду так, как мог бы обойти труп павшего на поле боя. Сорвил поторопился проследовать за ним и расплывчатые пятна стали приобретать четкий облик. Погребальный свет Котла с каждым шагом открывал новые подробности. Огромный хауберк ложился своими складками на выпуклый щит величиной в половину палубы Клети. К нему был приставлен шлем объёмом с бочонок сагландерского, чеканный узор прятался под слоем пыли. Меч длиной во весь его рост — полный сиоланский локоть — отдельной грудой или погребальным холмом угадывался под песком рядом с доспехом. Юноша старательно обошел его, раздумывая над тем, какой бы увидел броню героя младенец или, скажем, кот.

Обернувшись, он снова посмотрел на ярко освещенную Клеть, и увидел, как Перевозчик бросает свинью, являя себя под таким углом, под которым Сорвил видел его лишь каким-то не знающим устали отблеском. Пролетев по воздуху, туша шлепнулась в общую груду, качнув рылом под светом глазка. Он заметил параллельные, словно бы птичьи, следочки, оставленные им и Ойнаралом по пути от берега… И вдруг увидел на берегу чудовищной величины отпечатки ног. Оставленные этими слоновьими ногами ямы свидетельствовали о могучей стати своих обладателей.

Окружавшая их тьма пульсировала грозящей бедой.

— И что будет теперь? — Дрогнувшим голосом спросил он у Ойнарала.

Сорвил знал, что их ждет. Собственными глазами он видел Ойрунаса в битве при Пир-Мингинниал…. от крика его закладывало уши, каждым своим ударом он разбрасывал шранков в разные стороны — одной рукой раздавил глотку башрагу!

Владыкой Стражи — таким он видел его! И собственными ногами следовал за ним, в буйстве своём шествовавшим под колоссальными золотыми Рогами!

— Он здесь, — проговорил сику, напряженно вглядывавшийся во тьму. — Это его оружие.

Многие души окружали их, понял молодой человек. Души чудовищные, таящиеся во тьме и ждущие. Сюда-то и направляя свой путь Перевозчик — сюда доставлял он свиное мясо и другой провиант.

Так вот где Ойрунас установил свою власть.

— И что будет теперь? — Повторил юноша.

Ойнарал застыл в позе человека, не желающего шевельнуться.

— А скажи мне, человечек … — проговорил он полным интереса голосом. — Скажи… если бы это тебе предстояло увидеть тень своего отца, разлагающуюся в этом унылом месте, какие чувства ты бы испытывал? Если бы ты ждал здесь Харвила, стискивал бы твою грудь ужас? Наливались бы кости свинцом?

Сорвил посмотрел на профиль упыря.

— Именно так.

— И по какой, позволь спросить, причине? — Осведомился темный силуэт.

Казалось, что он ощущает нечто кислое и малоприятное.

— От стыда, — ответил юноша. — За то, что он не сумел быть таким, как велит ему быть его слава.

Ойнарал очень долго обдумывал эти слова.

Глубже, глубже ройте, сыны мои,
Укрепляйте самые кости,
Венчайте надежду с камнем,
Верьте пространству созижденному,
А не украденной пустоте …

Нелюдь наконец извлек из ножен Холол, и взмахнул его пламенным откровением над предлежащей им серой пустошью. Рассыпавшиеся искорки света подчеркнули бесплодную белизну берега, разбросанных по блеклому песку ничем не прикрытых костей, костей и снова костей.

Выставив перед собой свое загадочное оружие, нелюдь устремился в серую пустоту. Полы его кольчуги сверкали серебряными искрами при каждом движении.

Сорвил заторопился следом, переставляя ноги, будто бы сплетенные из соломы. Действительно, что бы сделал он сам, если бы это его отец укрывался в лежащей перед ними черноте? Бросился бы навстречу, припал бы, рыдая, к его ногам, молил бы о незаслуженном прощении? Или бежал бы со всех ног, бежал как можно дальше от истины Священной Бездны?

Да и любил ли он, как и прежде Харвила, мудрого и могучего короля Одинокого города? Или уже возненавидел бы его за свои долгие страдания в попытках подражать его примеру? За то, что оставил своего маленького сына в столь суровые дни, в руках столь злобной и ненадежной Судьбы.

Более того: любил бы ещё его сам Харвил?

От вопросов этих становилось трудно дышать.

Человек и нелюдь шли по песчаной, засеянной костями пустоши, песок временами отступал, прятался в огромных впадинах в сухой скале. Свет Холола без звука озарял всё более и более неровную местность: засыпанные щебнем котловины и насыпи, каменные полки ступенями поднимавшиеся в сгущавшейся тьме, вздымавшиеся чем-то, похожим на лестницу. На предел видимости приходилось нечто вроде огромного каменного причала, резко выделявшегося на фоне прочих каменных глыб.