Великая Ордалия

Ойнарал Последний Сын остановил Сорвила рукой. Внимательно осмотревшись и поразмыслив, сику продолжил путь в одиночестве, осторожно ступая по восходящей осыпи с почтением, подобающим Храму пропащих душ. Сердцебиений тридцать юноша не мог понять причин его осторожности. Камень, поднимавшийся у подножия ступеней, углом своим скрывал линию, отделявшую то, что дышало, от того, что не шевелилось. Прославленный Владыка Второй Стражи казался продолжением одного из глубочайших корней Плачущей горы.

Древний герой лежал обнаженным, склонив голову на грудь. Казалось, он спал, однако поза его — свободная, с широкими плечами и спиной, опирающейся на незримую скалу, — предупреждала об обратном.

Обойдя кучу осыпавшегося щебня, Ойнарал по пологой каменной полке поднялся к гиганту. Десять тысяч теней разбежались от искры на острие Холола, одни — похожие на крохотные ладошки, другие — длинные как сама ночь. Всё Сущее, казалось, менялось, словно бы становясь другим с каждым его шагом.

Умолкла каменная струна голоса Перевозчика.

Ойнарал остановился на самом верху скального уступа сверкающим маяком посреди сора и угрюмой, изглоданной пустоши. Тишина скрыла все намеки на расстояние. Собственный отец его лежал в тридцати шагах перед нелюдем на втором из карнизов — прикрытое тенями огромное тело покоилось без движения на каменном ложе, на лице великана застыло непроницаемое выражение.

Страх опалил грудь Сорвила.

Набравшись отваги сику воззвал.

— Могучий Ойрунас, Владыка Стражи…

Массивное тело не шевельнулось. И тут Сорвил впервые заметил стены, сложенные из черепов — стены! — самым зловещим образом воздвигнутые на восходящих карнизах. Тысячи свиных черепов, ободранных от кожи, и как будто принадлежащих существам много более страшным.

Когда отцы становятся драконами?

— Это я, Ойнарал Последний Сын… Рождённый от тебя прекрасной Уликарой.

Он повел Хололом из стороны в сторону, заставляя окружавшую их орду теней преклонять колени, вставать и снова преклонять колени. Сорвил едва мог стоять на ногах, он опасался, что вот-вот потеряет сознание.

— Знаю … — прогрохотало распростертое тело. — Я знаю, кто ты.

Ойнарал застыл.

— Ты в здравом уме?

Тишина — такая, от которой пот выступит даже на коже бестелесного духа и притупится лезвие тишайшего звука.

— Расстройство мое, — пророкотал силуэт, тоном столь низким, что от него дрогнуло сердце, — проистекает из одного единственного вопроса… — Силуэт шевельнулся. Скрипнули камни в своих незримых гнездах. Свет Холола высветил лицо, столь же широкое как плечи обычного человека. Избороздившие его морщины, шириной подобные корабельным снастям, искажал гнев.

— Почему ты ныне мараешь собою мой взор!

Сорвил отступил назад, и сделал ещё шаг, когда герой соскочил вниз со своего ложа. Лицо его, пропорциями своими напоминавшее лица холька, пылало яростью. Кровь обагряла его впалый рот, так что он казался существом, челюсти которого находятся вне тела. Мышцы его покрывали набухшие вены, от голода ребра его проступили полосами. Рост его был столь велик, что собственный сын казался рядом с ним статуэткой.

— Ниль'гиккас! — Выкрикнул Ойнарал Последний Сын перед ликом колосса. — Ниль'гиккас поки…!

Быстрый удар, нанесенный с безумной силой. Ойнарал отлетел более, чем на десять локтей, тело его как засохший клубень отскочило от каменной стенки и рухнуло на груду камней. Однако, каким-то невероятным образом он ухитрился не выпустить из рук Холол, знаменитый «Отбирающий дыхание». Сорвил увидел светящее острие меча, оно качнулось над правым бедром сику, превратив лицо его в дергающийся силуэт.

Свет подчеркнул белизну нагого тела ярившегося над ним колосса, его собственного отца.

— Слабаак! — Прогрохотало над Озером.

Сын Харвила примерз к месту.

— Ну разве мог я не любить столь слабое и прекрасное существо!

Сверкающее острие Холола скользнуло вниз, за ногу сику, однако успев перед этим пронзить его сердце.

— Ну, как может отец не любить сына, которого должно убить!

Острие коротко пульсировало, каждая вспышка обрисовывала сику на фоне камней, освещала Владыку Стражи, безволосого, раскачивавшегося в неутихающем гневе.

— Такого сына!..

Внезапная тьма удивила, пусть её прихода и можно было ожидать. Отдаленная чернота метнулась вперед и поглотила буйный, белокожий лик Ойрунаса, ярящегося над своим умирающим сыном.

Холол не выскользал из руки Ойнарала — он сам словно бы выскользнул из его рукояти. Сын Харвила каким-то образом был непреклонно уверен в этом.

Яркий глазок пылал над Клетью, однако сам он стоял за пределом проникновения его лучей, в сумеречном подземном мире среди стен, сложенных из свиных черепов. Значительная часть его существа, всё человеческое, что осталось в нём, трепетало от ужаса, стремилось бежать, однако какая-то иная доля заставила его не отступить.