Великая Ордалия

Пройас, покачнувшись, сделал неуверенный шаг в сторону, пытаясь восстановить равновесие, а затем и вовсе едва не упал в обморок от внезапно нахлынувшего головокружения. Приходить в себя ему не слишком хотелось. Желание отмахнуться от удерживающих его рук и отправится в недолгий полет было много сильнее. Упования. Народы. Кто-то — Саккарис? — схватил его за локоть и он почувствовал, как его собственная тяжесть настойчиво сопротивляется этой хватке, словно стремясь стать чем-то вроде мертвого груза. Но рука слишком крепко держала его — с невозможной и даже какой-то бездумной силой, как удерживает отец своего сына, уберегая его от опасности.

— Я здесь, — прошелестел чудный голос.

И Пройас поднял взгляд, воззрившись в возлюбленные очи своего Святого Аспект-Имератора.

Разрозненный хор голосов пронзил разверзшиеся вокруг него пропасти и расстояния — благодарность и облегчение хлынули наружу из утроб и легких. Краем глаза, Пройас видел как остальные падают ниц и одно, казалось длящееся вечно, сердцебиение он страстно жаждал лишь того же — присоединится к ним, упасть и возрыдать, выпустив наружу со слезами и плачем весь тот ужас, что безжалостными когтями сжимал его сердце.

Но Анасуримбор Келлхус повел речи лишь о пожравшем, казалось, весь мир колдовстве, не сколько обнимая, сколько поглощая истерзанную душу своего ученика…

Пройас, пришедший в себя в каком-то ином месте, где вокруг виднелись иные камни и иная земля, обнаружил, что сгорбившись, стоит на коленях над собственной блевотиной — сероватыми лужицами полупереваренного Мяса. Дрожа, он уселся на корточки. Когда тошнота улеглась, он взглянул вверх, смахнув с глаз слезы. Его Святой Аспект-Император стоял в нескольких шагах поодаль, спиной к нему, обозревая изничтоженные, искрошенные и почерневшие от огня уступы.

Он сплюнул, пытаясь избавиться от вкуса желчи во рту, и понял, что они находятся на одном из неустойчивых, осыпающихся отрогов Олорега.

— Великую и скорбную победу одержали мы в день сей, — провозгласил Келлхус, повернувшись к нему.

Пройас взирал на него без тени осмысленности.

— Но земля теперь загрязнена и заражена… — продолжил его Господин и Пророк, — проклята. Вири ответил, наконец, за вероломство своего короля, свершившееся в те, незапамятные дни.

Опершись ладонями о свои колени, он заставил себя встать прямо, в равной мере пытаясь удержать равновесие и борясь с остаточными позывами своего желудка.

— Пусть никто не посещает то место, — приказал Келлхус, — пусть никто не дышит воздухом, что приносит оттуда ветер. Держись севера, старый друг.

Келлхус стоял перед ним, его белые одеяния каким-то невозможным образом оставались безупречно чистыми, его шевелюра шелковистыми прядями развевалась по ветру. Позади него, омертвелой бездной разверзались просторы, курящиеся столбами смолистого дыма, покрытые пеплом, золой и бесчисленными трупами.

— Больных и ослепших необходимо отделить от прочих… как и тех, чья кожа изъязвлена. Тех, кого тошнит кровью. Тех, у кого выпали волосы… Все они тоже замараны.

Золотящийся пророческий ореол окутывал его руки.

— Ты понимаешь, Пройас?

Это казалось подлинным чудом.

— Минули месяцы… с тех пор как начались наши беседы… Ты меня понимаешь?

Они разделили общий, один на двоих безжизненный взгляд. В нём явственно слышалось грохочущее предчувствие новых ужасов, которым ещё лишь предстоит последовать.

— Ты нас оставляешь, — прохрипел Пройас.

Оставляешь меня.

Его Господин и Пророк кивнул, сминая свою бороду о грудь.

— Саубон мертв. — Мягко сказал Келлхус. — Теперь только ты один знаешь правду о том, что здесь в действительности происходит. Ты. Один.

Лицо Пройаса исказилось, на какое-то мгновение предательски, хоть и не в полной мере, отразив все бушующие в его душе чувства. Это было так странно — рыдать без слез и гримас.

— Но…

Больных и ослепших необходимо отделить от прочих…

— Я знаю — ты слаб. Знаю, что ты нуждаешься в божественном ручательстве и что твои муки будут длиться до тех пор, пока ты отрицаешь всё это. Но, вне зависимости от твоих стенаний, Пройас Больший остаётся сильным.

Ему хотелось разрыдаться, скинуть с себя тяжкий груз, терзающий душу, рухнуть к Его ногам и залить Его колени слезами, но вместо этого он стоял, распрямившийся и безучастный, каким-то образом и всё понимающий, и не способный постичь ничего…

Экзальт-генерал Великой Ордалии.

— Овладей ими, Пройас. Покори Воинство кнутом и мечом. Оседлай их страсти и вожделения, лепи и ваяй, как гончар ваяет из глины. Мясо шранков, что было съедено ими, превратило их рвение в ожившее пламя, унять и задобрить которое способны лишь жестокости и расправы…

Что это? О чем он говорит?

— Что-то необходимо есть… Ты меня понимаешь?

— Я-я думаю, что…

— Ты, Пройас! Ты остаешься один! Тебе придётся принимать решения, которые ни один из Уверовавших не смог бы принять.